Убийство Вампира Завоевателя

Бродбент Карисса

Наконец он отпустил меня, переведя взгляд с меня на Атриуса, который стоически и несколько неловко стоял рядом со мной в дверях.

— Заходи, — сказал он. — Позволь мне показать тебе новое место. А… — Он нахмурился, глядя на Атриуса. — Вампиры пьют ананасовый сок?

Мы не могли оставаться у Наро долго, но даже этого короткого визита было достаточно. Я поразилась его улучшению с тех пор, как видела его в последний

раз — вампиры-целители, по его словам, очень помогли ему. Видимо, они ему даже понравились настолько, что его недоверие к вампирам уменьшилось, хотя я все еще чувствовала некоторую настороженность, когда он находился рядом с Атриусом.

Это было нормально. Все это, как я теперь понимала, было путешествием. Наро придется бороться за свое здоровье и трезвость всю оставшуюся жизнь. Глаэи придется бороться за лучшую версию себя. Вампиры и люди должны были бороться за то, чтобы понять, как сосуществовать. Атриусу придется бороться за доверие своих людей. И мне тоже придется сражаться, шаг за шагом.

Все это будет нелегко. Все это будет непросто.

Но в тот вечер, наблюдая за тем, как мой брат говорит, так похожий на мальчика, которого, как мне казалось, я потеряла так давно, я подумала, Оно того стоит.

Борьба всегда будет стоить того.

ГЛАВА 51

Уже рассвело, когда мы с Атриусом закончили работу на сегодня и, спотыкаясь, в изнеможении вернулись в замок. Дворец Торна — не то чтобы он так больше назывался — был прекрасным местом, когда его привели в порядок и избавили от более жестоких аспектов.

Атриус привел меня в свою спальню и поцеловал, долго и крепко, прижав к двери. Я не ожидала такого поцелуя или, по крайней мере, его интенсивности: его язык скользнул между моими губами, зубы впились в одну, затем в другую. Аромат стали и снега и плотная стена его присутствия окружили меня, и удивленный звук, вырвавшийся из моего горла, быстро перешел в стон.

Его руки обхватили мои бедра, когда он углубил поцелуй и откинул мою голову назад, прижав меня к стене. Я чувствовала, как его желание давит на меня, и Ткачиха, мое собственное желание, которое соответствовало ему, свернулось у меня в животе.

Мне было все равно, что я выгляжу жалкой. Прошло слишком много ночей вдали от него. Я нуждалась в нем.

Моя рука потянулась за спину и нащупала ручку двери. Она, конечно же, была заперта.

Я застонала.

— Открой ее, — пробормотала я ему в губы.

Он хмыкнул в знак согласия, и я услышала звяканье серебра и шорох его пальто. Когда дверь распахнулась, я чуть не упала назад.

Атриус поймал меня, а затем толкнул дверь.

Я уже тянулась к нему, готовая сорвать с него рубашку — к черту шелк. Я ожидала, что он сделает то же самое со мной. Так мы и трахались — неистово, словно наперегонки со временем, богами или проклятиями.

Но Атриус прервал мой поцелуй.

— Тебе нравится? — спросил он.

— Хм? — Я снова набросилась на его рот, но он поднял подбородок, жестом указывая на комнату.

—

Тебе нравится?

Я даже не остановилась, чтобы осмотреть комнату.

Комната была большой и круглой, высокие окна на западной стороне открывали вид на горизонт и небо, усеянное звездами. Мебель была украшена тонкой резьбой: массивная кровать в центре комнаты, набор мебели для гостиной вокруг камина справа, виднеющаяся через дверь слева красивая уборная. Рядом с камином стоял большой книжный шкаф, заполненный лишь наполовину.

— Раньше он был пуст, — сказал Атриус, заметив мое внимание к книжному шкафу. Затем добавил: — Неудивительно, учитывая предыдущего обитателя.

Верно. Таркан не был похож на любителя чтения.

Но я даже не смогла узнать в этой комнате того места, где жил тиран, холодного, безликого и полного страданий. Здесь было… уютно.

— Она прекрасна, — сказала я всерьез.

Атриус по-прежнему прижимал меня к себе, хотя теперь объятия казались не такими первобытными и более… ласковыми. Его пальцы безвольно переплелись с моими. Этот жест напомнил мне о том, как он поглаживал гриву своего коня, когда мы ехали в Альку — инстинктивная привязанность. Тогда меня смутила его нежность. Теперь же мне хотелось утонуть в ней.

— Я десятилетиями жил в палатках и на заставах, — сказал он. — Мне давно не приходилось создавать дом, в котором я бы жил долгое время. — Его взгляд скользнул ко мне. — Или чтобы это сделал кто-то другой.

Я моргнула. Я не была уверена, что он говорит то, что мне показалось.

— Это твоя комната, — сказала я.

Его горло дрогнуло. Он долго смотрел на меня, словно размышляя о чем-то, что не знал, как сказать, затем развернул меня и повел к окнам.

С порога я не заметила его. Маленький стул. Мольберт. Аккуратно расставленные баночки с красками.

— Она может быть и твоей, — сказал он несколько неловко. — Если ты хочешь.

Я не могла говорить. Я прикоснулась к мольберту, к каждой баночке. Я чувствовала их цвета, но еще больше меня восхитило то, что без повязки на глазах я могла видеть их, если держала очень близко к лицу — едва-едва, только оттенок тени.

Это гораздо больше, чем бумага.

Спасибо показалось мне неадекватным. Поэтому вместо этого я повернулась, обхватила его за шею и поцеловала.

Этот поцелуй не был похож на другие. Он не был отчаянным. Он не был торопливым. Он был медленным и тщательным, мы вдыхали дыхание друг друга, наши языки исследовали рот друг друга, словно заново знакомясь. Его руки следовали этому ленивому ритму, пробегая по моему телу, задерживаясь на каждом изгибе. Не торопясь ни к одному из тех мест, где я хотела, чтобы он был.

Наше движение к кровати было похоже на лианы, растущие по лесной подстилке. Медленно и органично. Он толкнул меня в гнездо из плюшевого шелка, невыносимо мягкого по сравнению с твердостью его тела надо мной. Мы не срывали с себя одежду — мы терпеливо снимали каждый кусочек, как лепестки с цветка, отбрасывая их вокруг себя, пока между нашими томными поцелуями голая кожа не встретилась с голой кожей.