Убийство времен русского ренессанса
Шрифт:
– Пока муж не вернется, возьмешь Веру Алексеевну под опеку. Только без ликеров и опозданий, – приказал Субботин.
Он разорвал рапорт Толика и дал ему указание дождаться Верочку и доставить ее домой в тайне от соседей.
Толик по-армейски повернулся кругом и строевым шагом вышел из кабинета, а Верочка наклонилась к Субботину и тихо сказала:
– Раз вы для меня столько сделали, я еще одну тайну открою. Володин брат вслед за нашим и второго бомжа ликвидировал.
После ее слов лица сыщиков исказила гримаса, и они завороженно уставились на Верочку, не зная,
– Тамара меня до сих пор благодарит, духи французские подарила и пирожными каждый день кормит, – с удовольствием отметила она.
Субботин налил из графина воды и выпил, а Ковалев закурил, не отрывая от сказительницы изумленного взгляда. После затянувшейся паузы он записал на календаре адрес Тамары.
– Больше никого из своих знакомых вы с ним не знакомили? Давайте уж сразу всех до кучи, чего там мелочиться, – предложил он.
– Больше никого. Честное слово, – простодушно ответила Верочка.
Субботин, покачиваясь, поднялся из-за стола.
– На сегодня, пожалуй, тайн достаточно, – оборвал он разговор, помог Верочке быстро надеть пальто, вывел ее из кабинета и передал в руки Толика.
– Хватит, Игорь, по домам, а то я окончательно веру в людей потеряю, – сказал он заму. – Необходимо принять душ и выспаться.
ГЛАВА 10
Апрель, даже для питерцев, не избалованных теплой погодой, выдался в этом году на редкость холодным. Дождь чередовался со снегом, который на день-другой заставлял горожан облачаться в зимние одежды, а дворников по утрам – со скрежетом чистить тротуары.
Лидеры чеченских боевиков держали население страны и правоохранительные органы в некотором напряжении, угрожая террористическими выходками, похищая беззащитных людей и настойчиво требуя денег на восстановление суверенной республики.
Правительство вместо мяса и молока кормило свой народ обещаниями, соревнуясь в юморе с популярной телепередачей «Куклы». Над куклами смеялись до слез, над правительством со слезами на глазах. Его усилиями и без того могучий русский язык обогатился таинственным словом «секвестр». Большинство граждан не понимало его значения, но нутром чувствовало в нем очередную скрытую гадость.
Депутаты, как и полагается в демократическом государстве, критиковали кабинет, громогласно заявляя ему о своем недоверии, и под шумок повышали себе зарплату. Все было как всегда в последние годы. К этому понемногу привыкли, не хватались за сердце после каждой отставки и назначения очередного народного слуги, а выращивали на окнах городских квартир рассаду и готовились к весеннему севу.
Субботин вышел из дома пораньше, чтобы пройтись до отдела пешком и немного проветриться. Шагая по выпавшему ночью снегу, он обдумывал вчерашний разговор с Верочкой, который будоражил его воображение гораздо сильнее, чем изрядно набившие оскомину политические страсти.
«Вполне приличные люди собирают деньги, платят какому-то работяге, и тот совершает убийство.
Навстречу ему попались несколько бездомных. Грязные, оборванные, покинувшие с утра пораньше свои убежища, они тщательно обследовали урны в поисках оставленных за ночь бутылок и прятали в карманы собранные окурки.
Субботин остановил вопросом одного из них:
– Ты случайно Серегу Серебрякова не знаешь?
– Кто такой? – просипел заросший щетиной бомжина в спортивной шапочке с надписью «адидас» и тут же попросил закурить.
Субботин достал из кармана пачку, вытряхнул из нее две сигареты и протянул мужику.
– На Турбинке, в двух остановках отсюда жил, бывший учитель труда, – объяснил он, теша себя надеждой, что услышанное вчера – плод Верочкиной фантазии, а Серега Серебряков, живой и невредимый, роется где-нибудь поблизости в мусорных баках.
– Здесь таких Серег до х…. – закуривая, ответил «адидасовец».
– Сам-то где обитаешь? – поинтересовался Субботин.
– Ты что, из «Грин Писа»? – спросил в свою очередь тот.
– Нет, из милиции.
– Понял, начальник. Через два дома от сюда в подвале живу, – с готовностью откликнулся он.
– Жилье продал?
– Кинули, суки. Обещали комнату в коммуналке.
– Ладно, иди, а то конкуренты все добро подберут, без хлеба насущного останешься. У капитализма, сам знаешь, законы волчьи, – посоветовал ему Субботин и пошел дальше, вернувшись к прерванным размышлениям: «Если эту проблему не решить, то бомжи скоро весь город заполонят. Ясно, что путем естественного и искусственного отбора идет перераспределение жилья, но мы же по Конституции живем, а не по Дарвину».
Он вспомнил рассказанную коллегами историю, когда одна находчивая фирма по продаже недвижимости долгое время обрабатывала золотую жилу в психушке.
Нескольких холостяков сочетали с медсестрами законным браком, с последующей пропиской жены на площадь супруга. Выводили тайком жениха через черный ход, сажали в машину – и в загс. А тому что в загс, что в крематорий. После медового месяца суд признавал новобрачного недееспособным и его направляли в интернат на пожизненное существование. Разумеется, с согласия жены, которая по этому поводу сильно не убивалась, а толкала за баксы квартиру драгоценного мужа.
У тех же, кто не хотел идти под венец, за пару шоколадок брали доверенности на право распоряжаться имуществом. Для этой цели существовали прикормленные нотариусы, заверявшие документы в непосредственной близости от койки доверчивого доверителя. Внешние формальности соблюдались, а все остальное недоказуемо. Ну чем не Эльдорадо?
Вспомнив эту довольно-таки типичную для эпохи российского Возрождения историю, Субботин гневно швырнул в снег окурок и плюнул от досады и бессилия.
Придя в отдел, он выслушал доклад дежурного о происшествиях за ночь, а затем собрал в кабинете оперативников во главе с Ковалевым.