Убийство за кулисами

Незнанский Фридрих Евсеевич

— Сейчас, Слава, сейчас… Сейчас и закруглимся! Должен же я тебя отблагодарить за столь ценные сведения!

На низком журнальном столике, за которым они пристроились, словно по мановению волшебной палочки объявилась наполовину опустошенная бутылка коньяка и две рюмки.

— Надо же, каким ты можешь быть совестливым! — притворно удивился Грязнов и фыркнул, благожелательно посмотрев на коньяк. — Понимаю, меня бы на твоем месте тоже обрадовало, что пистольчик оказался паленый… Вообще этот киллерюга Ятаган хотя и трудноуловимая сволочь, однако, кое-что нам о нем все-таки известно:

например, прижимист до чрезвычайности!

— Вероятно, поэтому и использовал данную пушку дважды? — предположил Турецкий, разливая темно-янтарную жидкость.

— Не думаю… — Грязнов помолчал, наблюдая за манипуляциями друга. — Наверняка с дальним прицелом сбросил… Вообще-то ходили слухи, что Ятаган перед кем-то здорово опаскудился и вроде бы его этапировали к праотцам, на разборки с дьяволом. Так что еще вопрос, он ли был исполнителем… Возможно, таким образом стараются запутать след, поскольку официально этот гаденыш все еще в розыске… Я бы на твоем месте пощупал в его окружении… Только не говори мне, что окружение киллера — нонсенс!

— Любовь-морковь? — усмехнулся Турецкий.

— Она самая, — кивнул Грязнов, ничуть не удивившись догадливости друга. — Некая Мила Круль, бывшая моделька, отошедшая от дел, жившая на содержании у Ятагана… Одним из подтверждений слуха о том, что ее дружка действительно замочили, можно считать тот факт, что сейчас у нее появился новый дружбан… Как раз месяца два назад.

— А кто новый любовник?

— Пока не знаю, но надеюсь не позднее завтрашнего вечера узнать и тебе отзвонить… Ну что — прозит?

Вячеслав Иванович поднял свою рюмашку.

— Прозит! — охотно отозвался Турецкий. — И пусть он всегда будет, по крайней мере, что касается нас.

И, подмигнув вполне иронично удивившемуся такой высокопарности Грязнову, с удовольствием выпил свою порцию.

И уже на выходе, покидая свой кабинет, Александр Борисович добавил:

— А вот тебе, Слава, еще одна версия появления данного пистольчика: если твой Ятаган в данный момент и впрямь находится на разборках с чертями, пристреливший Краеву киллер мог и не знать, что оружие паленое…

— Это как?

— Из твоих документов что следует?

— Как что? — не понял Грязнов. — Что извлеченные из тела Краевой пули имеют характерные признаки, абсолютно идентичные тем, что девять месяцев назад были извлечены из тела убитого на стрелке авторитета Клямкина…

— Во-во! — перебил друга Турецкий. — Пистолет идентифицирован по пулям, так?

— Так!

— На месте убийства этого Клямкина оружие найдено не было, зато оно найдено на месте убийства Краевой. Теперь смотри: профессиональный киллер от оружия всегда избавляется сразу. Дважды его никогда и ни под каким видом не использует — тем более такой профессионал, как Ятаган ваш… Есть только одна ситуация, в которой он мог отступить от этого железного правила: если жертва из «своих», светиться ему никак нельзя, а по использованному пистолю его может кто-то идентифицировать… Уверен, что именно такая ситуация и имела место!

— Возможно… И что это нам дает?

— Не нам, а вам, — усмехнулся Сан Борисыч. — Думаю, смело можете своего Ятагана снимать из федерального

розыска: кто-то, у кого хранился паленый пистолет, предоставил его убийце Краевой, понятия не имея, что он паленый…

Глава 11 Продюсерский центр

Галочка Романова с сочувствием посмотрела на Алевтину Борисовну Гудкову, с печальным лицом появившуюся в дверях гостиной, где она на некоторое время оставляла девушку одну, откликнувшись на зов матери.

— Давно она у вас так? — спросила Романова, слегка отодвигая опустевшую чашку чая.

— Четыре месяца, — вздохнула Алевтина, опускаясь рядом с Романовой на скрипучий диван, покрытый стареньким клетчатым пледом. — Инсульт… Счастье еще, что я могу работать дома.

Хозяйка автоматически разлила еще по чашке чая и тряхнула головой, отгоняя грустные мысли:

— Простите, что задержала вас… Вы ведь по поводу Маши, а тут я со своими проблемами…

— Да что вы, — Галочка слегка порозовела, — скорее уж мне стоит извиниться, что нарушила ваше расписание!.. Но нам просто больше некому задать возникший вопрос. Вы ведь были ее единственной подругой?

— Единственной, — кивнула Гудкова. — Но это не значит, что Маша со мной излишне откровенничала… Она вообще трудно сходилась с людьми.

— Да, я слышала, — кивнула Романова. — Однако говорят, что в одиночестве Краева не жила и до Строганова…

Теперь начала краснеть ее собеседница, которая нравилась Гале все больше:

— Ну да, но… Разве это обязательно — копаться в Машиной личной жизни?.. Не думаете же вы…

— К сожалению, — мягко перебила ее Романова, — проверять мы обязаны все… Тем более что такая яркая женщина, как ваша покойная подруга, должна была вызывать у мужчин очень сильные чувства. Не думайте, пожалуйста, что нам приятно копаться в грязном белье, но и убийства по личным мотивам исключать нельзя!

Алевтина Борисовна немного успокоилась, задумчиво отхлебнула чаю и нерешительно посмотрела на Галочку.

— Понимаю… Да, до Юры у Машеньки был мужчина… Но я не знаю, из-за Строганова они расстались или сами по себе. Маша на него уже довольно давно злилась, из-за того, что, как она говорила, он ни мычит ни телится…

— То есть?

Гудкова вновь покраснела и замялась:

— Послушайте, я… Мне не хочется, чтобы вы о ней плохо думали! Маша не была корыстной, поверьте… Она просто была одержима своей карьерой, понимаете?

— Если честно, — вздохнула Романова, — не понимаю совсем. Как связан этот мужчина с карьерой Краевой?

Гудкова вздохнула и наконец решилась:

— Вы ведь знаете, что основное место Машиной работы — государственный театр? Она вообще была всю жизнь «государственной» певицей. И вот — такая талантливая, а с зарубежными контрактами ей не везло… Ее всего дважды выпускали поработать за рубеж, но закрепиться там Машеньке не удалось: не из-за голоса, а из-за характера, она очень прямая была… Ну а тут она и встретилась с этим мужчиной, он какой-то начальник большой в области культуры. Конечно, он в нее влюбился, в нее все влюблялись… И наобещал Маше золотые горы — причем зарубежные…