Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?
Шрифт:
— Это все! — взвизгнула Пернилле. — И теперь ты идешь работать? Я тебе не верю. Ты не в первый раз мне солгал. Наверняка я и половины не знаю. — Она впилась в него жестким взглядом. — Давай, Тайс. Выкладывай!
— Больше нечего говорить, — тихо произнес он. Каменное выражение на ее лице ранило его сильнее, чем даже одинокие часы в тюремной камере. — Нанна поняла, что оступилась. Я не считал, что ей обязательно это услышать еще и от тебя.
В ее глазах заблестели слезы. Больше всего на свете ему хотелось сделать
— Я ведь хотела, чтобы она хорошо училась!
— Знаю. Но дело ведь не только в учебе. Она же не просто так рассказала все мне, а не тебе, разве ты не понимаешь?
— Чего я не понимаю?
— Ты всегда боялась, что она повторит твои ошибки. Те, что совершила ты. Ты хотела, чтобы она была идеальной, потому что мы с тобой совсем не идеал.
— Не смей говорить со мной об ошибках, Тайс! Нет у тебя такого права.
Она снова отвернулась от него. Двинулась не глядя мимо ванной комнаты. Мимо стиральной машины и сушилки. Мимо корзины с бельем, контейнера с моющими средствами…
Вдруг что-то случилось с ней: она завизжала, закричала, стала хватать все подряд и швырять куда попало. Летела одежда, билось стекло, стиральный порошок рассыпался и взвился вокруг нее белым обволакивающим облаком.
Бирк-Ларсен шагнул к ней, попытался обнять ее, успокоить. Она вырывалась из его рук с плачем, с руганью, пинаясь и царапаясь.
И так же внезапно, как началось, все кончилось. Обессиленная, она привалилась к двери, судорожно всхлипывая. Ярость стихла. Но причина, породившая ее, была по-прежнему жива и саднила, разделяя их.
Пернилле ушла в спальню и закрыла за собой дверь.
Медленно, негнущимися пальцами он принялся подбирать с пола простыни, детские рубашки и штаны, все те вещи, которые не так давно скрепляли их семью в единое целое, а теперь она распалась, рассыпалась на осколки, как те, что хрустели на полу у него под ногами.
Олав Кристенсен сидел напротив Лунд в сером чиновничьем костюме и, по-видимому, нервничал.
— Вы никогда не бывали в этой квартире? — спросила она.
— Нет. С какой стати? Она принадлежит партии. Я работаю в муниципалитете.
Она молчала.
— А в чем, собственно, дело? — добавил Кристенсен.
— Достаточно было просто сказать «нет». — Лунд что-то записывала в блокноте. — Кто-нибудь пользовался квартирой после приема в пятницу тридцать первого октября?
— Почему вы меня об этом спрашиваете? Откуда мне знать?
— Почему бы и нет?
— Я работаю в школьном ведомстве.
— Как я слышала, вы часто бываете в штабе Хартманна.
— Он глава департамента образования. Я обязан бывать у него по долгу службы.
— Он вам нравится?
Кристенсен замялся:
— Ему нелегко угодить. — И снова не выдержал, спросил тревожно: — Что случилось?
— Вам что-нибудь
— Да.
Она подняла голову от своих записей.
— Он продал душу дьяволу.
Кристенсен был доволен своим маленьким розыгрышем и даже перестал на мгновение нервничать.
— Вам известен человек, который пользуется этим псевдонимом?
— Нет, но уверен, что он подошел бы многим.
В стеклянную дверь забарабанил пальцами Майер. Она вышла к нему. Эксперт по компьютерам нашла координаты одной из женщин, писавших Фаусту на сайте «Клуба разбитых сердец». Теперь у них было имя.
Лунд взяла листок с информацией, вернулась в комнату для допросов.
— Вы закончили? — спросил Кристенсен. — Я могу идти?
— Нет. У меня срочное дело, вами займется мой коллега.
Она вышла, оставив Кристенсена потеть в костюме.
Затем появился Майер, оглядел чиновника с головы до ног, положил перед собой пачку сигарет и банан. Тщательно очистив банан, он откусил кусок, потом зажег сигарету и затянулся.
— Меня ждет работа, — сказал Кристенсен.
— Да неужели?
Майер откусил еще от банана, закатал рукава.
— Лично у меня день с утра не задался, — сказал он, глядя в блокнот, оставленный Лунд. — Ну, посмотрим, сумеешь ли ты… как тебя? А, Олав. Сумеешь ли ты, Олав, поправить мне настроение.
Бирк-Ларсен сидел один в ярко-красном фургоне, припаркованном у тротуара в районе Вальбю. Упаковка «Туборга» на пассажирском сиденье. Две банки уже валялись пустые, и третья тоже быстро заканчивалась.
Он смотрел на проезжающие мимо машины. Курил. Пил. И пытался думать.
По тропе через зеленое поле шагал мужчина с детьми и собакой. Детей было трое.
У его сыновей никогда не было собаки, хотя они всегда мечтали о ней. В квартире они не могли себе этого позволить. А вот в доме…
Он подумал о Хумлебю и своих разбитых надеждах. Столько денег заморожено там из-за проклятой гнили и старого кирпича.
Мечтателем он не был. Пусть дураки мечтают. Бирк-Ларсен считал себя практичным человеком, он жил настоящим, никогда не вспоминал о прошлом и не страшился будущего. Он просто работал как вол, чтобы обеспечивать свою семью, и никто не смог бы сделать лучше.
И вот теперь его жизнь трещала по швам. В один день счастье и надежды развеялись как дым. Все, что еще вчера казалось незыблемым, теперь уплывало из-под ног, как зыбучие пески.
После утренней ссоры он больше не говорил с Пернилле. Она так и не вышла из спальни, он только слышал, как она плачет. В гараже все дела взял в свои руки Вагн Скербек — составлял графики, назначал рейсы, общался с клиентами.
Вагн удерживал их фирму на плаву. Он и Бирк-Ларсену порой помогал удержаться от необдуманного шага, о чем Пернилле не знала.