Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?
Шрифт:
Там, где начиналось асфальтовое покрытие и несколько фонарей освещали строящуюся станцию метро, он остановил фургон и велел им вылезать. Угрожая и матерясь, заставил их вывернуть карманы и выбросил все — траву, смолу, таблетки, порошок. Еще через двадцать минут пути на подъезде к Христиании он ссадил Йона с его помятой «хондой» и подумал про себя: «Я не видел твоей рожи до сегодняшнего дня и молю Бога, чтобы больше никогда не увидеть».
Затем он поехал в Вестербро под мычание крупного мужчины, который скорчился на
— Я не смогу спасать тебя каждый раз.
Под ногами Бирк-Ларсена хлюпала блевотина, его рвало несколько раз.
— Я серьезно, Тайс. Ты должен прекратить это. Не путайся ты с этими бандитами, лучше сойдись с той девчонкой, что вздыхает по тебе.
Нет ответа.
Он вырулил к обочине где-то недалеко от моста Дюббёльсбро. Там уже собирались к ночи проститутки, выставляя ноги перед проезжающими машинами.
— А если не одумаешься, ты сдохнешь, — обернулся он к обмякшей фигуре справа от себя. — Пропадешь, как еще один никчемный кусок дерьма из Вестербро.
На него смотрели узкие непроницаемые глаза.
Скербек никогда не умел их читать. Он опустил окно, выпустил рвотную вонь в холодный зимний воздух. Покопавшись в кармане, вытащил вещицу, снятую им с шеи мертвой девушки.
— На, — сказал он, вкладывая в окровавленную ладонь Бирк-Ларсена дешевую цепочку со стеклянным кулоном в форме черного сердца. — Теперь это твое. Я хочу, чтобы ты помнил. Я хочу, чтобы ты думал о ней и молился, чтобы ничего подобного никогда… — Он был страшно зол. Не мог не кричать на Бирк-Ларсена. — Никогда не повторилось! Чтобы не пришлось за это платить. Я не смогу спасти тебя дважды, даже если бы хотел.
По стеклу забарабанили. В окно заглядывало изможденное худое лицо, когда-то миловидное. Эту женщину Скербек пару раз, кажется, видел в Вестербро.
— Ты что, плачешь? — удивилась она.
Он включил скорость, увел фургон оттуда. Бирк-Ларсен сидел рядом с ним, сжимая в кулаке цепочку, уставясь на черное сердечко.
— Спрячь в карман, — сказал ему Скербек и проследил, чтобы это было сделано. — Храни его. А когда опять появится какой-нибудь мудак и забьет дурью твою безмозглую башку, достань его и посмотри. И подумай…
Долги делаются, долги возвращаются. Они оба выросли в Вестербро и всю жизнь ходили по краю, ничто этого не изменит. И тем важнее было помнить о том, как легко соскользнуть и пропасть навсегда.
— Знай, что, если ты потеряешь когда-нибудь эту штуку, мы снова вернемся в этот кошмар. Потому что ты выпустишь зверя на волю.
И опять остаются без ответа его слова.
Мы не такие, как тот тип, думал Скербек. Не совсем.
Вестербро. Грязные улочки, дешевые дома, проститутки и наркотики — мир оставался таким, каким был. А черное стеклянное сердце, так похожее на цыганское проклятие, пусть Бирк-Ларсен заберет с собой в могилу.
— Тебе
На стоянке возле станции Лунд села на прокатный велосипед и крутила педали под ледяным дождем до тех пор, пока не добралась до болот и границы леса. Нашла низкий металлический мост, села на бетонные плиты перекрытия. Руки просунула между прутьями решетки и свесила ноги над каналом — примерно так же, как неделю назад сидел здесь Амир эль-Намен с грустным букетом, брошенным за спиной, роняя слезы в черную воду, где умерла Нанна.
Об этом свидетельствовали все фотографии и документы, которые собрал для нее Янсен. Их вполне достаточно. И Майер ей на самом деле не нужен, она решила поговорить с ним потому, что струсила. Даже Брикс прислушался бы, если только она сумеет заставить его слушать. Если только…
Она отложила это решение на потом и стала считать то, что знала.
Нанна убегала из дома, беря с собой воспоминания о детстве. И наверняка взяла что-нибудь вещественное, что напоминало бы ей семью, отца.
Он никогда не закатывал рукава, когда работал или мыл посуду, никогда не обнажал руки в присутствии полиции. Но ребенок мог видеть эти старые татуировки. Ребенок мог связать эти татуировки с кулоном в форме черного сердца, который нашел в запертом ящике. И любящая дочь-беглянка не могла бы покинуть дом, не взяв ничего на память.
Вагн сделал то, что он сделал, потому что таков он был: человек, который решал проблемы, который следил за тем, чтобы колеса вращались.
Нанна исчезла из Хумлебю. В подвале была кровь, и она вела прямиком в лес Пинсесковен.
Они все были бродяги, так говорила дочь Лонструпа. Все они ходили одними и теми же дорогами, таскали мебель, проворачивали сомнительные делишки — и Тайс, и Вагн, и это чудовище Йон Люнге, их первый подозреваемый, которого они преследовали, а потом отпустили, все они бились как могли, чтобы выжить в теневом мире Вестербро.
Она засунула руку в широкий карман синей ветровки. Моросящий дождь оседал на ней жидким льдом и раздумывал, не превратиться ли в снег. Лицо замерзло, волосы, стянутые в хвост, мокрой веревкой прилипли к шее.
Лунд достала последнюю фотографию. Ту самую, которую так и не показала Майеру. Потускневший от времени снимок был сделан двадцать один год назад перед зданием, которое, судя по многочисленным символам мира и любви на стенах, населяла колония хиппи. Три человека стоят перед объективом. В центре — Метта Хауге. Волосы длинные и немытые, отсутствующее выражение лица человека под кайфом. Невинное дитя, сошедшее с прямого пути из любопытства и в поисках острых ощущений. Как когда-то сошла Пернилле, а потом и Нанна.