Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?
Шрифт:
Из-за двери его окликнула девушка.
— Я здесь, — сказал он. — Не волнуйся.
Лунд ерзала на стуле, жмурясь от линялого зимнего солнца. В папке от Янсена были еще фотографии. Рыжеволосый криминалист проделал большую работу и сильно рисковал, чтобы ей помочь.
— Вагн сказал Тайсу, что это он похитил Нанну. Мы тоже до этого додумались. Он запер ее в подвале дома в Хумлебю на ночь. Но истязал ее там Люнге. Это он забрал ее оттуда на следующее утро и отвез куда-то еще.
— Почему Вагн не
— Он сразу не узнал Люнге и понял, кто это такой, только когда Нанна исчезла из подвала. Он опять позвонил в то агентство, чтобы проверить. И он вспомнил.
— Что вспомнил?
— Вагн любил Нанну, любил их всех…
— Тогда почему он сказал, что убил ее? Почему не поговорил с нами?
Она еще раз откусила банан, погруженная в размышления.
— Вам нужно лечиться, — сказал Майер. — Это вы должны быть здесь, а не я. Вы понимаете, что вы ломаете жизни?
— Майер…
— Вы сломали жизнь себе. Потом мне. Вы ломаете жизнь другим людям и даже не замечаете этого, и поэтому вам все равно…
— Мне не все равно!
Обеспокоенная сердитыми криками, за окном, выходящим в коридор, появилась медсестра и заглянула через стекло, проверяя, все ли в порядке.
— Мне не все равно, — произнесла она спокойнее.
— Нет, вам это только кажется. Если бы вы интересовались другими людьми, то у вас завязывались бы с ними отношения, вы бы зависели от этих людей, они бы зависели от вас. Но у вас нет ни с кем связи, Лунд. Ни со мной, ни с вашей матерью, ни с вашим сыном. Вы такая же, как этот пустозвон Хартманн. Или Брикс…
У него заблестели глаза. Она думала, что он сейчас заплачет.
— У меня семья. У Тайса и Пернилле тоже была, пока не пришла та черная беда и не уничтожила все. И мы тоже приложили руку, не забывайте…
— Мне не все равно, — прошептала она, понимая, что заплакал не Майер, а она сама.
Он не был жестоким человеком. Даже жестким не был, вначале она неверно оценивала его. Майер не хотел обидеть ее, он просто не понимал.
— Вагн этого не делал. Когда вы поправитесь, когда выйдете отсюда и вернетесь к работе… Вы сможете найти все материалы. Я уже совсем близко к разгадке. Прошу вас, вы должны мне помочь…
Майер запрокинул голову и завыл.
Двадцать лет назад мобильные телефоны стоили целое состояние, и поэтому в таком захудалом, на пороге банкротства предприятии, как «Меркур», было всего два аппарата. Оге Лонструп, сидевший у себя в конторе в стельку пьяный, понятия не имел, что один из них пропал. Как не имел понятия о том, куда подевались все его работники, какие заказы надо выполнить сегодня и что будет завтра.
Вагн Скербек зашел, чтобы свериться с графиком, чтобы попытаться удержать дело на плаву. Он переживал. Переживал о деньгах, о дружбе, о завтрашнем дне и о будущем.
Большой черный мобильник на столе ожил. Помехи были такие, что он едва мог разобрать
Кто-то очень напуганный невнятно просил о помощи. В углу храпел Лонструп.
Скербеку пришлось взять фургон «Меркура». Он ехал в сторону Вестамагера — по узким дорогам, мимо заборов, которые отмечали места, где скоро вырастут новые дома и протянется линия метро, уводящая в самую глушь, к серому Эресунну, мимо знаков, предупреждающих о том, что впереди учебное стрельбище. Ехал в лес. Сердце стучало в груди как молот, в голове метались мысли в поисках выхода.
У черного канала он нашел два мотоцикла: один, большой «триумф», он узнал, а меньшего размера «хонда» была ему незнакома.
Подумав, он распахнул задние двери фургона, опустил аппарель и затащил, пыхтя и кряхтя, оба мотоцикла в кузов.
Ноябрьский день истекал. Ни звука, кроме воя взлетающих и заходящих на посадку самолетов в районе Каструпа.
Он мог бы развернуться. Мог бы поехать домой, в свою маленькую квартиру. Засел бы за книги, готовясь к экзаменам в педагогическое училище. Постарался бы вернуть в нужное русло жизнь, которая только-только начиналась.
Но он был в долгу, за который расплачиваться нужно всю жизнь или даже жизнью. А совесть как рана: стоит задеть ее, и она начинает кровоточить — до тех пор, пока не представится случай как-то помочь, отплатить хоть чем-то и немного сбалансировать перекос, остановить кровотечение.
Поэтому он взял фонарик и отправился в лес, выкрикивая одно имя снова и снова.
— Спасибо, — сказала девушка, когда Люнге распахнул дверь в подвал.
Хорошенькая, блондинка, усталая, рассерженная. Но не испуганная. Еще нет.
Он вошел и закрыл за собой дверь. Всего один час, а потом они будут в другом месте. Под открытым небом, среди болот и каналов, в охотничьей хижине, во времянке лесорубов. Он хорошо знает лес Пинсесковен и без проблем найдет подходящее место. А потом вымоет ее в холодной темной воде, острижет ей ногти, сделает ее своей.
— Я пойду, — сказала она.
Он прислонился к стене, разглядывая ее.
Два десятилетия, по одной девушке каждый ноябрь, словно рождественский подарок, сделанный заранее. По большей части проститутки и бродяжки, отребье на обочине мира, как и он сам. Столько их было за эти годы, что постепенно они стали сливаться в один безликий образ.
Но эта была другой. Она была красива, юна и чиста.
Он открыл чемоданчик, извлек флакон эфира и кляп, поставил на пол. Снял с себя ремень, потом отмотал и отрезал кусок скотча.
И набросился на нее в тот миг, когда она закричала. Сильные руки сжали золотистую голову, сильные пальцы заклеили скотчем ее красивый рот, один сильный удар в череп повалил ее на пол.
Легко, думал он.
Это всегда было легко. И вообще, они сами напрашивались.
Ион Люнге посмотрел на часы. И начал.