Убийство. Кто убил Нанну Бирк-Ларсен?

Хьюсон Дэвид

Выборы строятся на идеях. А еще на стиле, кумирах и торговых марках. Вот почему Троэльс Хартманн этим вечером натянул кроссовки и прямо в деловом костюме направился в спортивный зал. Риэ Скоугор, как всегда, шагала рядом.

Баскетбол был молодым видом спорта. Хартманн был молодым кандидатом в мэры. Прекрасное сочетание для удачных фотографий, а также возможность обменяться рукопожатиями с будущими избирателями.

— Фредериксхольмская гимназия — образцовая, — говорила

Скоугор. — На учителей нет никакого компромата. Я проверила все, что у нас есть, до последнего листка. Теперь можно передать дела Лунд. Мы чисты.

Запах пота, звук мяча, отскакивающего от дерева.

— Сейчас мы сделаем несколько снимков. Потом пообщаемся с ролевыми моделями и участниками программы интеграции. И так у нас будут охвачены молодость, спорт и сообщество. Три цели одним ударом.

Хартманн снял пиджак, выправил рубашку из брюк, закатал рукава.

— Когда гражданские служащие уходят домой с работы?

— Сосредоточься на игре. Эти люди очень важны для нас.

Они вошли в зал. По полю быстро и шумно двигались игроки всех оттенков кожи.

— Мортен заметил, что два каких-то чиновника засиживались допоздна. Зачем им это?

— Я не знаю!

— Он считает, что нам нужно остерегаться их.

— Мортену платят за то, чтобы он управлял твоей избирательной кампанией. А не за советы, взятые с потолка.

— Что, если у Бремера есть среди нас осведомители? И они сливают ему всю информацию? Мою почту, например? Или содержание моего ежедневника?

— Оставь эту проблему мне. Ты кандидат, публичное лицо. Остальное — мои заботы.

Хартманн не двигался с места.

— Я из кожи вон лезла, чтобы устроить тебе это мероприятие, — давила на него Скоугор. — Вся мало-мальски достойная пресса здесь. Сделай же над собой усилие, улыбнись!

Выход на поле. Крепкие рукопожатия. Обмен дружескими приветствиями. Хартманн поговорил с каждым из них, с китайцами и иранцами, сирийцами и иракцами. Все они теперь стали датчанами и работали на его программу интеграции. Неоплачиваемые добровольные лидеры программы, подающие пример для подражания своим сородичам на датской земле, получившие в проекте звание ролевых моделей.

Две команды готовы к бою; в одной оставлено место для него.

Хартманн завязал шнурки на кроссовках, посмотрел на противников и задорно крикнул:

— Ну берегитесь, сейчас мы вас размажем!

На десять драгоценных минут исчезло все, кроме игры. Он просто носился по полированным доскам пола, ловил и бросал мяч. Физическая активность, никаких мыслей, никаких стратегий, никаких планов. Даже вспышки фотокамер его не отвлекали. Городской совет, Либеральная партия, Поуль Бремер, Кирстен Эллер и даже Риэ Скоугор — он забыл обо всех.

Вне игры. Потом мяч пришел к нему. Хартманн разбежался, нырнул, подскочил, бросил. И проследил взглядом, как мяч

описал в воздухе медленную дугу, опустился к корзине и — провалился в кольцо.

Рев вокруг него. Он поднял сжатый кулак в воздух — чистые эмоции, в голове ни единой рациональной мысли.

Заполыхали молнии фотовспышек. С улыбкой он приветствовал свою команду, не глядя обнял кого-то, кого-то хлопнул по плечу.

И вот объектив камеры поймал двоих, они счастливо улыбаются и приветственно жмут друг другу руки. Один из них, в синей рубашке, Хартманн, торжествующий победу, а второй — школьный учитель Рама.

«Она идет по коридору и находит нужный номер. Она собирается постучать. Ее одолевают сомнения: правильно ли она поступает. Следовало ли ей приходить? С ним все было по-другому. Совсем не так, как дома. Пропахший бензином гараж, где она играла в детстве; ее комната и все ее вещи. Слишком много вещей, потому что она не может выбросить ни одну из них. Кухня, где она провела несчетные часы с мамой, папой и двумя братишками, где они отмечали дни рождения, Рождество и Пасху. Дома она навсегда останется ребенком. Но здесь… в гостиничном коридоре… она — женщина. Она стучит в дверь. Он открывает».

Закинув ноги на стол в своем кабинете, Лунд читала сочинение Нанны. Вошел Майер, еле удерживая в руках контейнеры с едой.

— Вам же будет лучше, если там есть хот-дог и для меня.

— Нет. Кебаб.

— Что за кебаб?

Майер заморгал:

— Обычный кебаб. Мясной, Лунд.

Он поставил перед ней на стол белый пластиковый контейнер, рядом пару баночек с соусом.

— Ни имени, — сказала она, — ни описания. Просто таинственный мужчина, с которым она встречается в разных гостиницах.

Они откинули крышки с контейнеров.

— Все, что у нас есть, — продолжала она, — это пара сапог, старое сочинение и учительские сплетни.

— Это не сплетни. — Он раскрыл блокнот. — Я поговорил с ректором Кох. Рама, а точнее, Рахман аль-Кемаль действительно был замешан в некрасивой истории несколько лет назад. Одна из старшеклассниц заявила, что Рама щупал ее.

— Что дальше?

— Она забрала свои слова назад. Кох считает, что девчонка влюбилась в него и отомстила, как смогла, когда он не ответил ей взаимностью.

Лунд вылила весь соус на свой кебаб, откусила мясо. Майер наблюдал за ней в ужасе.

— Вы бы поосторожней с этим.

— Мой желудок в полном порядке. Если это был действительно он, зачем он тогда рассказал нам о сочинении?

— Потому что рано или поздно мы и сами бы о нем узнали. Давайте-ка поговорим с ним. Он сказал, будто был дома с женой. Это можно проверить.

Лунд перелистывала личные дела учителей.

— Этот инцидент должен быть упомянут…

— Разумеется, — согласился он.