Ублюдки
Шрифт:
Витя поднялся на самый пик, посмотрел на другую сторону горы.
Вниз вел крутой спуск, который упирался в небольшую поляну. На поляне вроде как лежали двое.
Витя поморщился. Это было совсем некстати. Раньше времени посторонние тут совсем не нужны.
Прищурившись, он пытался понять, что они там делают, на той поляне. Солнце било прямо в глаза, поэтому поначалу разглядеть туристов у него не получалось. Но потом, однако, присмотрелся. И хотя лиц так и не увидел — они были от него отвернуты, — но в том, что происходит на поляне,
— Тьфу, ёб твою! — в сердцах выругался Витя Колышкин, сразу вспомнив масляные глаза Федорыча.
От этих чертовых педерастов уже нигде не скрыться, даже в горах!
Достали, гомосеки проклятые!
Он смачно сплюнул, отвернулся и пошел вниз, к скале, стараясь больше не вспоминать о педерастах.
Вид со скалы открывался шикарный, даже море можно разглядеть. Классное место, лучше для такого дела и не придумаешь.
Пора было начинать, солнце уже стояло в самом зените. Витя расстегнул штаны, пописал напоследок, потом снял и положил в сторону майку — она уже не понадобится. После чего вынул из кармана две пары наручников.
Наручники, конечно, были не из стали, не настоящие, а игрушечные. Но сделаны хорошо, не придерешься. То ли алюминиевые, то ли из какого-то твердого пластика, покрашенного серебряной краской. Впрочем, это и неважно. Главное, что они защелкивались отлично, Витя проверял.
В общем, классные наручники, что и говорить. У каждой пары на специальной цепочке висел ключик, чтобы открывать замок.
Он эти наручники присмотрел во время праздника Нептуна. Почему-то все морские черти носили их на поясе. Ну, вроде как морская полиция. А Вите они тогда не достались, он и чертом-то не был, не выбрали его, не удостоили.
Ну ничего, теперь они все увидят! Поймут, с кем дело имели.
А наручники он все равно потом спокойненько из ящика с реквизитом скоммуниздил. Без всяких проблем. Тоже, кстати, еще в тот момент не понимал, зачем они пригодятся. Так, думал, на всякий случай. Не помешают. Мало ли кого надо будет уделать.
Зато теперь они в самый раз, то, что надо. Надежно и красиво.
Колышкин пристегнул каждый из наручников к торчащим из скалы железякам, вздохнул и распластался на шероховатом теплом камне, между ними. Затем сунул руку в карман, вытащил оттуда несколько ломтиков хлеба и покрошил себе на грудь. Хлеб он предусмотрительно взял в столовой еще вчера вечером. Это чтобы орла подманить.
Витя самодовольно усмехнулся. Вот что значит все продумать, ни одной важной вещи не упустить. Он, Витя, очень внимательный кмелочам, за это Федорыч так его ценит. То есть раньше ценил.
Он еще пожалеет, что так обошелся с ним.
Ох как пожалеет!..
Левую руку Колышкин легко пристегнул с помощью правой, а вот с самой правой пришлось повозиться. Продеть-то он запястье продел,
Все.
Теперь можно было передохнуть. Он сильно устал и заслужил эту небольшую передышку.
Витя Колышкин блаженно грелся на солнце, улыбаясь, предвкушал драматическое развитие событий.
Лишь бы какие-нибудь идиотские туристы-альпинисты типа той парочки педерастов не появились здесь раньше времени. Хорошо бы его нашли где-нибудь на закате, это будет красиво!
Правильно, что он никому ничего не сказал в лагере, иначе бы его слишком быстро обнаружили. Итак уже, наверное, хватились, бегают там…
Кавказский мальчишка, конечно, его не выдаст, даже если случайно им попадется. Хорошо, что Витя ему себя назвал, пусть кавказец помнит его имя, пусть потом гордится, что его встретил.
А найти его, конечно, должны посторонние, только так. Это будет совсем другое дело.
Они поднимутся с той стороны горы и увидят прикованного к скале юношу, почти мальчика.
Его юное, мужественное, полное страданий лицо освещено лучами заходящего солнца.
А потом они подойдут поближе и в ужасе разглядят, что… его грудь терзает орел…
Колышкин снова усмехнулся. Вот тогда-то все и начнется.
Ну что ж, подождем, торопиться некуда.
Солнце палило нещадно. Витя закрыл глаза и вскоре заснул.
Горный ворон выбрался из гнезда, свитого в кроне высокой развесистой сосны, резко взмыл вверх и с удовольствием расправил могучие черные крылья.
Он был зрелой, опытной птицей, умело лавировал, без каких-либо зримых усилий подставлял тело под воздушные потоки. Они подхватывали ворона и несли его все выше, в самую синеву неба.
Темным пятнышком повис он там, в высоте, наслаждаясь своим свободным парением.
Витя Колышкин проснулся.
Он недоуменно глядел вокруг, не мог понять, как долго длился его сон. Может, два часа, а может, и десять минут. Во всяком случае солнце жарило по-прежнему.
По лицу сильно струился пот. Рот пересох, очень хотелось пить. Тело затекло.
Но Колышкин был доволен. Его долгий, полный мучений путь — начался. Он страдает не за себя — за людей.
И люди по заслугам оценят его жертву. Теперь он сам навсегда будет миф и легенда.
Зоркий ворон, паривший в безоблачном небе, разглядел далеко внизу неподвижно распятое на камне тело. Поначалу оно показалось ему неживым, но потом он заметил, что голова слегка двигалась.
Ворон спустился чуть пониже, рассмотрел эту, заинтересовавшую его, голову повнимательнее. Она и вправду была живой, моргала глазами, открывала рот, облизывала губы.
Ворон сделал несколько кругов, чтобы окончательно во всем убедиться, а потом сложил крылья и камнем упал вниз.