Ублюдок, притворись моим парнем…
Шрифт:
Когда мы с Джеромом сталкивались в университете, иногда ругались. В то утро, не желая с ним разговаривать и вновь ссориться, я попыталась побыстрее пройти мимо Джерома, пока парень меня не заметил. К сожалению, у меня не получилось это сделать.
– Ну и ужасно же ты выглядишь, Лорет, – сказал парень. Он окинул меня хмурым взглядом и сделал очередную тягу, наполняя легкие горьким дымом. – Уже соболезную твоему будущему парню. Только окончательно отчаявшийся человек поведется на тебя.
– Взаимно. Только безмозглым дурам может понравиться такой кромешный придурок, как ты, – я фыркнула, все же останавливаясь.
Ну, вот какого черта Джером творил? Неужели, нельзя было промолчать?
Но, еще более омерзительным являлось то, что Джером мой брат. Конечно, это немного преувеличенное утверждение, поскольку родными братом и сестрой мы не являлись и, более того, никакой кровной связи между нами не было.
Несмотря на то, что мой отец, Базиль Ламбер, и отец Джерома, Густав Марсо, являлись представителями совершенно разных слоев общества, еще в детстве, учась в одной закрытой школе, куда мой отец попал благодаря стипендии, они сдружились и эту дружбу пронесли сквозь годы. Позже, когда они, найдя свои половинки, женились, уже стали дружить семьями. Конечно, это продолжалось до тех пор, пока моя мама, бросив трехлетнюю меня и своего мужа, не убежала куда-то с любовником. Естественно, после этого, только я и папа ездили в гости к семье Марсо.
В принципе, я никогда не скучала по маме, а с папой, несмотря ни на что, жила счастливо и годы, прожитые под его родительской опекой, всегда вспоминала с теплотой, а тот день, когда папы не стало, с ужасом и жуткой болью. Мне тогда было четырнадцать лет и новость о том, что папу, когда он возвращался домой с работы, ограбили и убили, оставив три ножевых ранения, разбила меня на множество мелких кусков, некоторые из которых до сих пор не нашлись. Время лечит, но боль от потери любимого родителя навечно остается в людях.
Первые месяцы после того, как папу убили, я помнила плохо, словно на тот период мой мозг просто перестал работать. В моем сознании до сих пор отображалось лишь чувство опустошения и апатии.
У меня не было других родственников, поэтому я могла попасть в детский дом, но почти сразу месье Марсо, отец Джерома, оформил попечительство и забрал меня к себе. Нет, я не стала частью семьи Марсо. Я была той девчонкой, которую они просто уберегли от скверной судьбы в детском доме, давая мне деньги на образование и отдельную комнату в их доме. Все это в память дружбы с моим отцом.
Я никогда не просила большего, чем мне было нужно и продолжала учиться в обычном колледже. Когда же мне исполнилось восемнадцать, я поблагодарила Лауру и Густава Марсо за доброту и, понимая, что больше не смогу злоупотреблять их добротой, переехала в ту квартиру, которую сейчас снимала, попутно найдя себя подработку, чтобы иметь деньги на жизнь. Впрочем, связь с семьей Марсо я не потеряла, поскольку временами заходила к ним в гости.
Родители Джерома золотые люди и, если честно, мне непонятно, как у них мог родиться такой сын. А, ведь, мы с ним толком никогда не общались. Джером учился в закрытом интернате Монпалье, а, поступив в университет, стал жить в отдельной квартире, из-за чего редко бывал дома, но, в редкие дни, когда он все же там появлялся, я всячески старалась уйти куда-нибудь, поскольку, как только мы оказывались в одной комнате, там возникала жутко неприятная и угнетенная обстановка, постепенно накаляющаяся и перерастающая в ругань между нами.
Я не знаю, почему Джером так не любил меня и относился с такой неприязнью, несмотря на то, что его отец постоянно пытался
– Говоришь, что я могу понравиться только безмозглым дурам? – поинтересовался парень, приподняв бровь. – Значит, я очень сильно нравлюсь тебе. Может мне, в таком случае, разок поиметь тебя? На нечто большее ты все равно не сгодишься, – Джером в очередной раз унижал меня, как девушку, словестно намекая на мою посредственность и на то, что серьезно я никого не заинтересую. Это он показывал на собственном опыте, ясно открывая свое отношение ко мне.
– Смотрю на тебя и меня тошнить начинает, – я скривилась, искажая черты лица, но почти сразу разгладила их и попыталась изобразить приветливую улыбку. – Брат, я приготовила для тебя подарок. Подожди, сейчас я его найду. Если честно, уже не помню, куда его положила, – заметив, как губы Джерома сложились в одну тонкую линию, после слетевшего с моих губ, ненавистного для него «брат», я изобразила целое представление из поиска подарка. Сначала заглянула в сумку, потом похлопала по карманам джинс и, наконец-то, засунула одну ладонь в карман толстовки, после чего вынула ее с выставленным вперед средним пальцем. – Вот и мой подарок. Как он тебе, брат? Вот прямо от всей души дарю тебе его, – я зло прищурилась, все так же показывая Джерому непристойный жест.
– Ты опять собираешься пропустить лекцию? – позади меня раздался глубокий, слегка хрипловатый голос, который, своим холодной интонацией, тут же забрался внутрь моего сознания, пропуская по коже неприятные мурашки. Я сразу узнала человека, которому принадлежал этот голос и, естественно, поняла, что обращался он не ко мне.
Тут же опустив руку, я развернулась и сделала шаг назад, замечая, как высокий, светловолосый парень подошел к Джерому. Он был одет в черные брюки и такого же цвета пиджак, под которым виднелась белоснежная рубашка с затянутым вокруг воротника галстуком.
Этого светловолосого парня звали Жан де Феро. Он лучший друг Джерома, с которым он учился в одной группе и он тот, от кого у меня по спине бежал колючий холодок.
Жан, будучи старшим сыном барона де Феро, являлся представителем аристократии. В отличие от множества обнищавших знатных родов, семья этого парня смогла приспособиться к современному устрою общества, благодаря чему они сколотили немаленькое состояние, открывая сразу несколько дел в химической промышленности.
К Жану де Феро я испытывала почти такую же неприязнь, как и к Джерому, несмотря на то, что мы с ним никогда не ругались. Как вообще можно пререкаться с тем, для кого ты являлась пустым местом? Жан никогда не смотрел на меня, словно я была прозрачной и, тем более, никогда не разговаривал со мной, несмотря на то, что несколько раз, я, будучи вынужденной это сделать, обращалась к нему по некоторым вопросам. Не то, чтобы он меня игнорировал. Жан просто меня умело не замечал. И у него получалось это делать настолько естественно, что, находясь рядом с ним, я чувствовала себя пустым местом. Не самое приятное ощущение.