Убойная командировка
Шрифт:
– Сутенёр не спрашивал, для чего тебе понадобились деньги?
– Спрашивал.
– И что ты ответила?
– Сказала, что деньги нужны на дорогостоящую операцию сыну в Германии. Он поверил.
– Повезло тебе с бандитом, – скривился Рудаков. – Дело могло закончиться совсем иначе, если бы на его месте оказался другой отморозок.
– Да, наверно… – Полина была полностью поглощена своими воспоминаниями и сейчас подходила к самой вершине необычной исповеди.
– А потом у меня обнаружили рак груди, – голос Полины дрогнул, она приостановила повествование, чтобы
Очевидно, этот эпизод жизни был самым тягостным воспоминанием во всей этой истории, потому что Полина впервые хлюпнула носом и утёрла накатившиеся слезы.
– Слова врача о страшной болезни буквально оглушили меня. Они прозвучали, как гром среди ясного неба, стали смертным приговором, отменить который было уже невозможно, – охрипшим голосом произнесла Полина. – Курсы химиотерапии и операцию по удалению груди провели бесплатно, а дальше – реабилитация дорогостоящими препаратами за свой счёт. Лежа в больнице, я прокручивала в голове все варианты, как можно раздобыть денег. Продавать дом мне не хотелось. И я вновь обратилась за помощью к сутенёру.
«Я дам тебе денег, непутёвая. Но взамен ты будешь гасить мою мужскую потребность натурой, когда захочу, – лыбясь, проговорил мне в лицо сутенёр. – А потребность эта горит во мне жарким пламенем круглые сутки». И заржал на всю комнату, как жеребец, точь в точь, как Гюнтер Краузе, – громко так, пронзительно.
«Я согласна», – сказала я. «Только вот устроит ли тебя моё тело без одной груди?»
«Как… без одной груди?» – опешил он. «А что у тебя торчит из-под кофточки? На понт меня берёшь, недотрога?»
И тут я расстегнула кофточку, спустила бюстгальтер с имплантатом, обнажила безобразный шрам. «Смотри, устроит товар?» – бросила я ему в лицо. У сутенёра округлились глаза, он стыдливо отвёл взгляд, тихо произнёс: «Ладно, чего уж там, помогу. Я же человек. Но не безвозмездно». Я вылечилась, а долг пришлось отрабатывать параллельно с основной работой – впряглась в роль «мамки», за свой счёт развозила девиц по точкам. Потом сошлась ближе с главным воротилой сексуслуг. Узнав, где я работала в Германии, он предложил организовать мини-бордель по образу и подобию немецкого «Артемикса». Так я стала администратором московского «Салона досуга», где процветают наркотики. В моём компьютере есть много чего интересного для правоохранительных органов. Правда, я, как радистка Кэт из «Семнадцати мгновений», всю информацию зашифровала. Метод шифровки только в моей голове. Поэтому без меня постороннему человеку вряд ли удастся докопаться до истины.
Полина рассказывала торопливо, будто спешила побыстрее закончить страшное повествование. Щёки её загорелись, глаза засветились каким-то нездоровым блеском, словно её неожиданно охватил приступ болезни.
Последние слова дались Полине с большим трудом, она произнесла их уже на выдохе и каким-то странным хриплым полушёпотом. Потом вдохнула полной грудью, словно освободилась от непосильной ноши, и опасливо покосилась на Рудакова.
Пауза длилась долго, прежде чем Полина спросила с надеждой в голосе:
– Ты ведь не сдашь меня
Рудаков задумался на минуту, прокручивая в голове создавшуюся ситуацию.
– Не сдам – это однозначно, – успокоил он Полину. – А вот как тебя вытащить из дерьма без последствий – надо хорошенько обмозговать.
– Ты подумай, Лешак. Обязательно подумай. Ладно? Ты мудрый и смелый мужчина, я знаю. У тебя всё получится. Я прошу тебя, умоляю: вытащи меня из этой ужасной пропасти! Я очень хочу вернуться в Екатеринбург и навсегда забыть про весь этот кошмар.
– Я постараюсь, чтобы ты вновь стала счастливой, – ответил Рудаков.
– Спасибо тебе, – хлюпнула носом Полина и уставилась в чёрную пустоту окна.
На улице уже стало темно, а они вдвоём продолжали сидеть за столом, прижавшись друг к другу, не шевелясь, и не зажигая огня. Свет от восходящей луны узкой полоской сочился через окно и разбавлял комнатные сумерки. Этого было достаточно, чтобы различать лицо друг друга.
– О чём ты сейчас думаешь? – спросила Полина.
– Не поверишь, – отозвался Рудаков. – Размышляю о месте человека в жизни.
– Во как! – удивилась Полина. – А мне показалось, коришь меня за все грехи, которые я совершила.
– Кори, не кори – что от того? Жизнь вспять не вернётся, чтобы вновь предоставить тебе право выбора.
– Это точно, – с сожалением вздохнула Полина. – Бог всё продумал за каждого человека, когда даровал ему жизнь. И путь в этой жизни только в одном направлении. К младенчеству возврата уже нет.
– Только вот путь этот у всех людей, почему-то, разный, – с грустью заметил Алексей. – У кого-то дорога жизни прямая и широкая, а кто-то до конца своих дней должен идти по узкой тропинке с колдобинами. Вот я и размышляю: если Бог подарил жизнь, определил в ней для каждого человека своё место, то почему он не вложил ему в разум смысл этой жизни? Почему человек должен шарахаться из стороны в сторону, чтобы постичь хотя бы маленькую долю этого смысла?
– Ой, Лешак, неужели и ты стал верить в существование Бога? Ты ведь был ярым атеистом, насколько я помню.
– Жизнь течёт, мировоззрение человека меняется с каждым прожитым годом, – неопределённо высказался Рудаков. – Церковь не посещаю, дома не молюсь, икон святых не имею, религиозные праздники не соблюдаю, Библию в руках не держал. Но в судьбу, начертанную человеку свыше, с некоторых пор стал верить.
Полина задумалась на несколько секунд, затем проговорила:
– Почему вдруг?
– Ты сегодня исповедалась передо мной и считаешь, что теперь настала моя очередь? – рассмеялся Рудаков.
– Не хочешь – не рассказывай, я ничуть не обижусь, – ответила Полина.
– Отчего же – сделаю кое-какие признания, раз у нас с тобой сегодня день откровений. – Алексей повернул голову к любимой женщине, посмотрел на неё в полумраке внимательно и рассказал о прожитых десяти годах жизни в одиночестве.
На несколько минут воцарилась тишина. В полумраке были видны две пары неподвижных глаз, устремлённых куда-то в угол. Всё было высказано, они размышляли каждый о своём.