Убрать ИИ проповедника
Шрифт:
— Перестань, ни один киллер столько не стоит. Что-то другое.
— Может, из нас шпионов сделают? А что? Очень удобно: ни рода, ни племени, придумывай какую хочешь легенду что мне, что тебе. Не знаю, как ты, а я завтра попытаюсь что-нибудь узнать у фифы, тем более, завтра дозу повышают.
— С каких это пор Наташа стала «фифой»? — удивилась Марго.
— Слушай, может, она робот, как думаешь?
— Черешни хочется — протянула Марго, — с рынка. Целое ведро бы съела. Как я хотела играть Кручинину, как я добивалась этой роли А сейчас смешно. Как будто вот совсем недавно мы перешли рубеж. Старое искусство теряется, если только не смотреть на него, как на сплошную аллегорию.
— Я готов, — на полном серьёзе ответил Эдвард.
8
Сухомлинский
Мерседес Орлова летел по Третьему транспортному кольцу на всех парусах, обгоняя всё, что можно, сигналил, подрезал, проскакивал, перестраивался. Водителем у него уже пять лет работал Славик Дёмкин, молчаливый, осторожный, неулыбчивый качок. Когда он успевал заниматься своими мускулами — неизвестно, так как его рабочий график был достаточно загруженным, а образ жизни сидячим и без нормального здорового питания. Славик был молод, ему было всего двадцать девять лет, так что, скорее всего, запас жизненной энергии ещё не истощился. Мало этого, он был страшно доволен жизнью — сложных решений принимать от него не требовалось, физической нагрузки тоже — сиди себе, крути баранку, следи за авто и за светофором, а в свободное время смотри кино.
Семьёй обзаводиться Славик не спешил. Он заметил как-то, что у него вообще пропало сексуальное желание, осталась только «любовь глазами» — так, попялиться на какую-нибудь и отпустить восвояси — нехай себе идёт по добру по здорову, а то привяжется и всё отберёт. На квартиру в Москве он уже себе заработал у Геннадия Викторовича, осталось только сделать крутой ремонт с мелкими лампочками на потолке и ванную в сером тоне с большим зеркалом. Даже ковёр себе приобрёл — выиграл на новогоднем корпоративе главный приз в прошлом году. Матушке своей исправно помогал, братьев и сестёр не имел, а отец погиб на стройке уже как семь лет. Сорвался с одиннадцатого этажа. Отмечали чей-то день рождения и начали с обеда. Был нетрезв и поскользнулся. После этого Славик в рот спиртного не брал. Пошёл работать водителем. К Орлову лично попал случайно, сначала просто устроился в компанию, а там подфартило. Орлов сразу учуял — не Славик, а молчаливый непробиваемый утёс.
В промзоне горело одно из старых зданий советского завода «Серп и молот». Орлов оставил машину и пешком подобрался поближе — посмотреть. Насладиться. Вид полыхающего здания, почти полностью объятого огнём, был величайшим наслаждением, окрыляющим мгновением, источником силы. Орлов даже вот так сразу и не нашёлся бы как ответить на вопрос, что с этим чудом может сравниться. Ну уж точно не секс. Мелочь какая! Разве что победа над конкурентами или чувство бесконтрольной власти, когда можно практически всё. Огромное удовольствие парить над остальными и маленькой кнопочкой на пульте решать их судьбы. Строить их в шеренги и направлять. Все маршируют, радуются, боятся, ненавидят, а пульт только у него в правой руке — маленький, лёгкий, сенсорный
Пожарники тушили пламя, бегали, суетились, но огонь не сдавался. Орлов поймал себя на мысли, что никто из пожарников, наверное, даже и не знал, что это был за металлургический гигант, какие технологии там использовались — доступные странам, считанным на пальцах одной руки, какие трудовые подвиги там свершались, какую огромную роль он сыграл в экономике СССР. Можно подумать, что СССР был не их страной, а их родители там не родились. Внуки вот вспомнят, внуки растут другие. Они-то разберутся, если будут на то условия, что это была за деиндустриализация в конце века ради импортного проката Ну, да ладно.
Пламя опять разгорелось, ещё сильнее, выше, ярче. Какое наслаждение!
— Уходите отсюда! Эй, мужчина! Уходите отсюда, быстро! Вы слышите? — донёсся грубый голос пожарника.
Орлов обернулся, нашёл глазами мерседес и быстро пошёл к машине. На сегодня хватит.
— К Василь Андреичу, давай! — тихо сказал Орлов Славику.
Василий Андреевич Сухомлинский ничего общего со своим знаменитым тёзкой, новатором гуманистической традиции отечественной и мировой педагогической мысли и, соответственно, с его эстетической программой «воспитания красотой» не имел. Но труды Василия Александровича почитывал сначала из уважения к счастливому совпадению имён, а потом увлёкся и стал пытаться измерять труд своих подчинённых, да даже и свой, критерием и мерками идеального.
Наловив неплохие деньги в мутных водах девяностых и нулевых, занимаясь московской недвижимостью, Василий Андреевич стал посещать различные собрания и курсы по воспитанию молодого поколения и мечтал возродить в молодёжи реалистическое отношение к окружающей действительности, к мировым вызовам, а также понимание своего дела и ответственности перед родными, товарищами и обществом, а, главное, перед собственной совестью. Задумал даже сделать свой портал в интернете, но никак не мог выдумать нужный формат, поняв очень быстро, что тягаться с социальными сетями будет практически бесполезно. В конце концов, стал помогать одной частной школе по соседству.
Человек он был очень приятной наружности, худощав, строен в свои пятьдесят два, крепко жал руку при рукопожатии, имел хорошо поставленный голос и открытый взгляд. Небольшой проблемой, если мерить сегодняшними мерками, было то, что на Северном Кавказе, в знаменитых лермонтовских местах, в городе Пятигорске у него жила вторая семья. Завелась она у него в 1990 году, когда он отправился по почти бесплатной путёвке в санаторий на воды поправить желудочно-кишечный тракт. Не то, чтобы у Васи имелись очень серьёзные проблемы, но подлечиться не мешало.
В двадцать семь лет познакомиться с симпатичной девушкой Таней, а потом увлечься ею, шустрому Васе было совсем не сложно. Хотя он уже был женат на дочке бывшего высокопоставленного сотрудника Исполкома Моссовета Даше и имел сына Павлика. И тут как раз родился второй сын в Пятигорске — Костик. Вася стал наведываться к Тане, давать деньги. Торговля недвижимостью процветала. И вот у них с Таней родилась дочка Женечка. И в Москве чуть позже родилась дочка Олечка. Мало этого, жёны как будто чувствовали соперничество, что касается Тани, то она точно чувствовала.
В Пятигорске родился второй сын Стёпа, то есть, третий, а четвёртый, Сашенька, родился через год в Москве. Больше детей Бог ему не дал, Вася строго за этим начал следить, решив, что в этой жизни поставить на ноги шестерых детей и есть его основная миссия. Может быть, поэтому он так увлёкся трудами Василия Александровича Сухомлинского, а может быть, это тоже совпадение. Но вот как их всех перезнакомить, братьев и сестёр, родившихся за четыре с половиной года один за другим, а значит, бывших примерно одного и того же возраста, да ещё и носивших одну фамилию? Пятигорские знали о московских и молчали до поры до времени, а московские и этого не знали. Какую из семей считать основной, тоже был вопрос неоднозначный. И Таня и Даша ему нравились, и Танины и Дашины дети были его родными детьми, на него похожими. Даша, правда, носила статус официальной жены, её имя стояло в печати в Васином паспорте, а с Таней он отводил душу и никогда не ругался, она стояла на ступеньку ближе в очереди к его сердцу.