Уцелевший
Шрифт:
— Уверена, — шепнула Танит.
Она обняла американца за шею, и Рекс углубился в рощу, бережно прижимая к себе драгоценную ношу. Наконец, окна трактира исчезли за стволами зеленеющих буков. Тихо жужжали пчелы, стрекотали кузнечики, разноцветные мотыльки перепархивали с цветка на цветок.
— Ты устанешь до полусмерти, — негромко сказала Танит и прижалась щекой к могучему плечу Рекса.
* * *
Новая, неведомо откуда возникшая, неизвестно кем спущенная на злополучную прогалину тварь ковыляла неподалеку от церковной руины. Краем глаза испанец подметил неожиданное
Сколь ни был тошнотворен болотный пес, он хотя бы в гнусном и несчастном посмертии своем сохранял подобие положенных природою очертаний. Гадина же, близившаяся к Родриго через поляну, могла присниться лишь воображению, расстроенному белой горячкой.
Громадный рыбий череп, оснащенный двумя рядами треугольных зубов, увенчивал тело карликового и — не в пример славным эллинским полубожкам, — невыразимо уродливого сатира. Подобной рыбищи кастильцу не доводилось видать до того, и никогда не привелось повстречать впоследствии. Праправнуки Родриго, дравшиеся в бассейне Амазонки с индейцами аймара и гуарани и повидавшие много чудес и див, напрочь недоступных человеку одиннадцатого столетия, наверняка признали бы в морде чудовища пиранью — однако увеличенную до невообразимых размеров. Ибо на свете есть животные, рыбы, ящеры и птицы — чаще всего, почему-то, рыбы и ящеры — воплощающие неизбывную, самодостаточную злобу ко всему живущему. Вспомним акулу. Вспомним ту же пиранью. Вспомним крокодила. Это живые машины уничтожения, созданные лишь терзать, рвать, заглатывать. Земные тени потусторонних существ, с коими по собственной воле встречаются лишь бесноватые, вроде погибшего двумя сутками ранее Торбьерна, или еще не родившегося Дамьена-Мокаты, отлично знавшего, кем был в предыдущем своем воплощении, вспомнившего все, и любой ценою стремившегося отвоевать утраченное...
Ничего подобного Родриго, разумеется, в голову не брал. Он только с холодной отчетливостью понял: наступает конец. Тварь близилась неуклюже, безо всякой положенной законами естества легкости; припадала на узластую клюку, щерилась и щелкала зубами, — но продвигалась вперед со скоростью невообразимой в столь неприспособленном для земного бытия теле. Копыта грохали о сухую травянистую почву неравномерно, спотыкались, путались в траве; клюка шарила, точно палка слепого, но заподозрить страшилище в слепоте не мог бы никто. Два невыразимо страшных оранжевых глаза вращались в черепных костях, смотрели пристально и безошибочно. Эта тварь отнюдь не была простой куклой и отлично знала, на кого и зачем шла...
— Бей! — заревел над ухом испанца Бертран де Монсеррат. — Сначала собаку!
* * *
Говоря строго, в ту изобильную событиями ночь на поляне одновременно охотилось два ежа. Второй, будучи меньше и слабее, промышлял близ опушки, сторонясь матерого и отнюдь не всегда приветливого собрата.
Нынче робкому и стеснительному зверьку повезло. Гам, топот и всеобщее смятение вспугнули затаившуюся в норке мышь, выгнали ее прямо на колючего добытчика. Ежик прянул, сомкнул челюсти, помотал головой и только-только вознамерился приступить к честно заработанной трапезе, как большая продолговатая штуковина коротко взвыла и впилась в землю неподалеку от чуткого черного рыльца.
Перепуганный малыш отскочил, точно ужаленный, поспешно свернулся клубком, подставил неведомой пакости встопорщившиеся колючки. Никакого нападения
Ежик осторожно высунул наружу холодный влажный нос, принюхался. От знакомой поляны, простиравшейся слева, разило чем-то невыразимо грозным, веяло смертью и тленом — двумя запахами, ненавистными всякому лесному существу. Еще недавно здесь было тихо и спокойно, проголодавшиеся ежи выбрались на положенную ночную прогулку и оказались застигнуты вихрем небывалой схватки.
Забияка погиб немедленно.
А осторожному крошке еще предстояло исполнить важное, неотъемлемо необходимое дело.
Но сам ежик об этом, разумеется, и не подозревал.
* * *
Родриго промахнулся.
Даже самый опытный, искушенный и понаторелый в своем искусстве стрелок не застрахован от случайных неудач. Тем паче, стрелок изнуренный, издерганный испытаниями, обычному человеку не причитающимися.
Арбалет вздрогнул. Стрела, нацеленная точно и безошибочно, сдвинулась на одну восьмую дюйма. Угол отклонения составил примерно два градуса и обозначил итоговый промах, равный половине локтя.
Болотный пес оказался невредим.
В туле, укрепленном посередине груди, осталось три подаренных стрелы.
Извлекать и накладывать новую было уже некогда.
Бертран де Монсеррат успел отшвырнуть Родриго в сторону мощным ударом ладони, отпрянул и покатился по лесным травам сам, избегая пагубного удара.
Тлетворная тварь мелькнула в воздухе, пронеслась меж разлетевшимися противниками, удачно миновала корявый дубовый ствол, умело упала на все четыре лапы.
Родриго рванул стальную тетиву, и со смятением почувствовал, как непроизвольно разжались ободранные в кровь пальцы, как витая жила неподатливо рванулась вперед и снова замерла в исходном положении.
Даже бычья мощь испанца не была беспредельна.
Пришло время платить.
Родриго де Монтагут-и-Ороско неторопливо поднялся на ноги. Точно так же вставал он перед арабской кавалерией, шедшей в атаку по гренадским пустошам, — вставал, дабы отбить или погибнуть. Однако, по сравнению с нынешним противником, арабские наездники выглядели добрыми старинными приятелями...
Болотный пес уже остановился и обернулся. Полуразложившаяся мразь не мыслила самостоятельно. Падаль просто направлялась чужой волей. Однако направлялась верно, целеустремленно, безошибочно.
— Спина к спине! — грянул рядом совершенно и всецело пришедший в себя де Монсеррат. — Защищаемся!
Родриго повиновался не рассуждая.
— Собака тебе, скотина мне! — прорычал Бертран. — Управишься — поможешь!
Испанец принял нападающую мразь на острие клинка. Меч работал удивительно легко — гораздо проще, нежели в бою с живыми людьми. Родриго вновь невольно изумился всеобщему страху перед вурдалаками. До чего же податлива перегнившая плоть...
Рыбообразное чудище придвигалось.
Трясучие скелеты наступали.
Трясинная гадина потеряла в столкновении с Родриго половину передних зубов, отпрянула и снова рванулась вперед. Испанец ударил наотмашь, почти не целясь. Напрочь отрубил остатки головы. Шатнулся вослед собственному клинку...
Семеро трясучих скелетов замыкали круг. Они двигались упорно, бесстрашно, жертвовали собой, отвлекая неприятеля и готовя поле для решающей атаки главного противника. Пираньеголовую тварь отделяло от двух последних защитников прогалины не свыше двадцати ярдов расстояния.