Участь Кассандры
Шрифт:
А сама смотрела робко. «За это время» она стала Марину уважать и побаиваться. Та была строга, сдержанна, и вообще, не поймешь, с какого боку к ней подойти. Носит белые блузки, черные юбки, туфли-«лодочки» без каблуков. Не душится, не красится, не курит. Ни о чем не попросит, не польстит, даже не улыбнется лишний раз. Но исполнительна, пунктуальна, аккуратна. Сокровище, а не домоправительница!
Рекомендательное письмо было написано блестяще, Марина сама сочиняла. Хозяйка только кивала и подсказывала, серьезный Пусик поставил подпись и печать. Эта парочка
– Мне говорили, Новикова ищет кого-то, – обронила хозяйка. Уже не хозяйка. – Но мне бы не хотелось вас туда рекомендовать. Дама очень капризная, хотя платит много.
– Хотелось бы все же… – заикнулась Марина. Ей было все равно.
Капризная – не капризная, какая разница. Она вынесла столько, что могла уже сдавать экзамены на аттестат терпения. Она могла бы сдружиться даже с нильским крокодилом. С рекомендательным письмом Марина поехала к будущей хозяйке, но не ее встретила, а бывшую домоправительницу, весьма суровую особу. Испытания закалили характер этой женщины и сделали ее лицо похожим на обломок скалы.
– У вас будет сложная работа. Елена Николаевна требует многого, но это хорошо оплачивается. Постельное белье менять каждый день. Составлять гармоничное меню согласно диете – все легкое, полезное. Следить за горничными, за уборкой. Недочет спросят с вас.
Она не ограничилась устным перечислением обязанностей домоправительницы, выдала Марине листочек с перечнем всех хлопот, что на нее свалятся. После долгого и откровенного разговора немного отмякла, пристроила щеку на руку (вот-вот затянет «Лучинушку», подумала Марина) и взяла совсем другой тон:
– А какая она женщина-то душевная, Еленочка наша Николаевна! Строга, это да. Но уж если угодить, ничего не пожалеет. Я у ней двадцать лет служила. Всех своих оболтусов на ее деньги подняла, дочке квартиру купила, себе старость обеспечила. Все она мне сначала в пример какую-то Ваву ставила. А что за Вава, не знаю. Имя-то, словно собачья кличка! Видно, до меня работала. Теперь уж она старенькая совсем, забываться стала, из ума выходит. Бывает, нарядится, накрасится, парик нацепит да перед зеркалом выплясывать начнет. Меня зовет – как я тебе, Любаша, Любовь Игоревна меня звать, хороша ли? Хороша, отвечаю, больше сорока лет и дать нельзя. Она и рада. А сама из себя страшная, как макияж наведет, сил нет! Но денег себе заработать смогла, у людей авторитетом пользуется. Придешься ей по душе, проживешь как у Христа за пазухой. Да уж недолго, видно, ей осталось…
– А сама она где? – осмелилась спросить Марина.
– На курорт улетела, СПА какую-то себе делает. Опять, должно быть, лицо подрезает и подтягивает. Я ей твое резюме по факсу отправила и письмо рекомендательное. Дала добро. На вот, возьми письмецо, если не ко двору придешься, так в другое место отнесешь. Велела тебе приходить четырнадцатого, с утра. Она прилетает вечером пятнадцатого, так чтобы к ее приезду все готово было. Пошли, покажу тебе кухню, с другой
Глава 7
Врать легко только писателям, совесть у них чиста, и все знают, что они врут. Чем краше писатель соврет, тем больше ему чести. А простым смертным врать тяжело, все детали вранья приходится держать в памяти, совершать массу ненужных действий, чтобы свое вранье скрыть. Так, Марина в ожидании четырнадцатого числа продолжала делать вид, будто каждое утро ходит на работу. Обманывала Леру. Могла бы солгать, что, мол, отпуск у нее, но «отпуск» уже был месяц назад. Это в какой же библиотеке так часто отпуска дают?
Каждое утро, вместо того, чтобы поваляться в постели, Марина вставала спозаранку, готовила завтрак, ждала Леру, пила с ней кофе и старательно делала вид, что вот сейчас допьет и метнется на работу. Даже пару раз вышла из дома вместе с ней, шла к станции метро.
Вот и сегодня – проводила Леру, а сама осталась дома, среди тщательно созданной декорации. Осталась в белой блузке и колготках, так и побежала к дверям, когда раздался звонок.
– Лерчик, забыла что-нибудь? Ой!
И вовсе не Лера стояла на пороге, а какой-то неизвестный мужчина. Физиономия его была закрыта пышнейшим букетом, и не будь Марина неглиже, она бы не слишком испугалась. Еще никто не слышал о маньяках, что вламываются к жертвам с цветами.
– Извините, я сейчас!
Закрыла дверь и побежала в комнату одеваться. Нацепила халат и задумалась. Кто бы это мог быть? Может, квартирой ошиблись? С тех пор как умер отец Леры, ни один мужчина не переступал порога этого дома. О букетах и говорить нечего. Все же подошла к дверям на цыпочках, окликнула:
– Э-эй… Вы там?
– Да. Я тут.
– А кто это?
– Марина Владимировна, извините меня за неожиданный визит. Это Олег Петрович, помните такого? Я врач, вы вызывали меня к своей подруге Валерии.
– Ах да… Простите, я сейчас открою.
Сначала в прихожей показался букет, потом Олег Петрович собственной персоной.
– Здравствуйте. Еще раз извините… Это вам.
– Здравствуйте. Спасибо. А в честь чего? Вы проходите в кухню, в комнате не убрано… А я пока вазу найду, цветы поставлю.
Он зашел и огляделся. Трудно себе представить, чтобы у нее было «не убрано». В кухне явно только что завтракали, еще витают запахи гренок и кофе, но не видно грязной посуды, ни крошки на клеенке, расписанной румяными яблоками.
– Садитесь. Кофе?
– Не откажусь.
– Так в честь чего же цветы? – спросила она лукаво, темные глаза повеселели. – Праздник какой?
– Вообще-то, это благодарность. И вам, и вашей подруге.
– Вот как?
– Вижу, мне нужно объясниться. В тот мой первый и памятный визит Валерия сделала мне некое пророчество. Вернее, дала совет. Я последовал ему, и результат превзошел мои ожидания. Я принес ей цветы.
– Так этот букет для нее?
– Ее я ей уже отдал. Мы встретились у подъезда. А этот предназначался вам.