Учеба

Озик Синтия

— Ты — не микроскопический организм, солнышко. И тому есть неопровержимое доказательство: у тебя тридцать два зуба. Почисти зубы, детка, и спать, спать, иначе, когда придет пора возвращаться домой, ты не проснешься. Должен поставить тебя в известность: чтобы остаться у меня на ночь, тебе необходимо набрать минимум три килограмма.

Однако стоит ей лечь, как Борис, забросив селезенку, кидается целоваться. Чем несколько удивляет ее: она подозревает, что он не далеко продвинулся в изучении селезенки.

— Не везет так не везет. — Голос у Бориса сел. —

Надо же было выбрать в любовницы читательницу адаптированных изданий. Послушай, солнышко, ты читала выхолощенное издание Катулла, эти мерзавцы выкинули из него все самое нужное и в первую очередь самые нужные глаголы. А теперь держи-ка важные части организма вот так вот, — и он целует Юну еще раз. Тут Юна опять удивляется: ей это — кто бы мог подумать — нравится. И до того нравится, что Борис вынужден кончить с поцелуями.

— Тебе надо поспать, детка, иначе ты будешь не вправе сказать, что спала в кровати Органского. Что ж, Юна, — заканчивает он, — как бы там ни было, должен признать — ты обучаема.

— Вот и Мэри с Клементом так говорят, — хвастается Юна, но как-то сокрушенно. — Бедная Мэри. Если Кристину задержат в больнице надолго, Мэри не сдать работу в срок. Доктор Чичестер говорит, что они, пока опасность не минует, должны приходить в больницу каждый день. Мэри это может стоить степени. Какой ужас, и надо же случиться, чтобы Кристина, этот совершенный ангелок, вдруг так захворала. — И они неожиданно для самих себя возвращаются к Чаймсам раньше обычного: до того их огорчает Кристина.

Когда Юна открывает дверь, перед ней предстает жуткая картина. Клемент и Мэри дерутся! У Мэри по левому виску течет кровь. У Клемента рубаха на спине разодрана. Мэри носится из комнаты в комнату, плюет на все, что попадается на пути, Клемент гоняется за ней. Орет, поносит ее последними словами. Мэри плюет на гобелены, мечется от одной полки к другой, плюет на книги. Вытаскивает «Княгиню Казамассиму», рвет из нее страницы пачками. Волосы у нее всклокочены, на зубах пенится слюна.

— К черту, — вопит Мэри, — к черту, я уходила из дому, ты, ты торчал тут…

— Пошла ты, мать ты или кто?

— Бездельник! Псих! Теолог! — визжит Мэри, и лицо ее на миг озаряет прозрение. Крутанувшись, она хватает пачку пластинок, топчет их, однако пластиковые пластинки не бьются, тогда она запускает ими в Клемента, и они осыпают его черным дождем. Клемент вцепляется ей в лодыжки, она опрокидывается. Они катаются, ползают по полу, дубася друг друга, — Клемент плачет навзрыд, руку Мэри бороздят яркие, вскипающие кровью царапины.

— Отлично, вали вину на меня, а ты, ты-то где была, на кого ты ее оставляла — эта девчонка дура, недотепа, у нее ни одной извилины в голове, ты оставляла ее на дубину…

— Вот именно, — орет Мэри. — Я оставляла ее на дубину. На тебя!

Юна так ошеломлена, что теряет дар речи. Передрались! Клемент и Мэри! Само совершенство!

Она выскальзывает за дверь, несется что есть мочи по улице. В свете фонарей видно, как в квартале от нее плетется Борис. Она припускает за ним, бежит, бежит

и наконец догоняет.

— Борис! Я хочу вернуться к тебе.

— Юна, иди домой.

— Борис, она там поубивают друг друга…

— Вряд ли. Я минуту-другую подслушивал под дверью, потом заскучал. Ну и ушел. Возвращайся домой.

— Не могу я туда вернуться. Борис, ничего подобного никогда еще не было. Борис, я хочу эту ночь побыть у тебя.

— Юна, я сегодня не настроен пускать жильцов. Возвращайся-ка ты домой к твоим друзьям.

— Борис, — молит Юна, — а разве ты не мой друг? Будь другом — не могу я вернуться туда! Они рехнулись, спятили, дубасят, винят друг друга…

— Друг друга — нет-нет. Ну а вина, вина — да, есть. И они ее сознают. Возвращайся-ка ты домой, Юна, ничего с ними не случится. — Борис печален. — Дай я на тебя погляжу. Губы не накрашены, что ж, как нельзя кстати. Ты почему не красишь губы?

— Не знаю, — говорит Юна. — Мэри тоже не красит.

— У Мэри зубы торчат, ей не пойдет красить губы. А тебе пойдет, — он критически всматривается в нее. Уводит подальше от света, под дерево. И целует иначе, чем прежде.

— А в постели ты меня не так целовал, — недоумевает Юна.

— Иди домой, — стонет Борис, но отпускает ее только через полчаса.

Дома тихо. Повсюду следы разгрома. Чаймсы поджидают ее.

— Наконец-то, — приветствует ее Клемент. — С добрым утром, с добрым утром.

Мэри лежит, уткнувшись лицом в диван.

— Мы вчера видели, как ты вошла. Видели, оба видели.

— Видели, как ты смылась, — говорит Клемент. Подбородок у него вспух, усы заметно поредели. — Вошла и тут же смылась. Мы всё видели.

— Кристина в больнице, а Юна Мейер не находит ничего лучше, как обжиматься ночь напролет с болгарином, — Мэри сипит, ее голос приглушает обивка. Она рывком садится, диванная пружина рявкает басовито на манер фагота.

— Скажу без обиняков, — говорит Клемент. — В открытую, напрямик. Мы, Юна, разобрали тебя по косточкам. Проанализировали все, что ты натворила.

— Проанализировали, что ты собой представляешь.

— Ты — эксплуататорша, — говорит Клемент.

— Эксплуататорша, — говорит Мэри. — Интриганка.

— Мы предложили тебе снять с нами квартиру на паях исключительно ради твоего блага. Чтобы ты развилась как личность и так далее. А вышло, как в «Ученике чародея» [33] . — Клемент злобно зыркает на нее. — Мы и вообразить не могли, что ты все приберешь к рукам.

— А ты прибрала к рукам буквально все.

33

«Ученик чародея» — баллада И.В. Гете (1797). В ней рассказывается, как в отсутствие чародея его самонадеянный ученик превратил веник в слугу и заставил его носить воду, но расколдовать слугу ученик не умел, и потоп смог предотвратить только явившийся в последний момент чародей.