Учебка. Армейский роман
Шрифт:
— Слушай, Тищенко, а ведь хорошо, что нас с тобой сюда отправили? Тихо. Даже приятно здесь. А то сидели бы сейчас в роте, Гришневич бы к чему-нибудь приколебался и запросто улетели бы очки чистить. И слушали бы вместо шороха листьев бульканье канализации.
— Может и хорошо, но ведь мы могли бы и не попасть на очки…
— Да ладно, чего ты бубнишь?! Перерабатываешься здесь, что ли?
— Нет, конечно.
— Вот и стой, жизни радуйся.
— Я и радуюсь.
Теперь уже Тищенко сделал несколько взмахов и так же быстро остановился, как и начал работать, чуть слышно засмеявшись.
— Чего ты тащишься? — спросил
— Месяц назад мне бы и в голову не пришло, что можно радоваться тому, что тебя посылают подметать листья в воскресенье, — пояснил Тищенко.
— Ха — сравнил! Это тебе не дома. Кстати, мои скоро должны придти. Хорошо, что сам смогу сбегать — надоело этому козлу про все докладывать.
— А если он придет и спросит, где ты?
— Скажешь ему, что я пошел листья на наташу выносить.
— А если он подождет?
— Чего ты пристал, как лист к жопе?! Подождет… А если… Если подождет, тогда до двух ночи будем плитки вокруг очек чистить. Не бойся, он сюда не попрется — делать ему больше нечего, что ли?
— Как знаешь, — неуверенно согласился Игорь.
Лупьяненко отложил свою метлу в сторону и пошел к КПП. Ждать его пришлось недолго. Антон вернулся и, не доходя десяти метров до Игоря, сообщил:
— Приехала мать. Я с ней минут двадцать побуду, а ты пока помети. Я потом пайку порубать принесу.
Игорь терпеть не мог слова «пайка». «Пайка» — чисто тюремный жаргон, и в армию проник где-то в семидесятые годы, когда стали призывать всех, кого только можно было призвать, в том числе и бывших уголовников. Как и все дурное, слово «пайка» быстро вошло в обиход и прочно закрепилось в армейском сленге. Игорь же не хотел сливаться с чуждой ему средой и слово «пайка» старался произносить пореже. Пока Антон разговаривал с матерью, Игорю больше ничего не оставалось, как добросовестно подметать листья. Неизвестно почему, Игорь вдруг представил, что он не метет, а косит траву. Тищенко улыбнулся, так как косить не умел. Весь его опыт общения с косой сводился к тому, что когда-то в очень далеком детстве Игорь косил в течение часа (вернее, держался за козу) с дедом в маленькой украинской деревушке Ожаровке. Прошло минут сорок. Лупьяненко не возвращался, и Игорь в одиночку подмел весь плац. Делать было нечего, и Тищенко, расстелив целлофан на асфальте, принялся грузить на него листья. Подождав еще немного, Игорь скрутил из всего этого подобие мешка, взвалил его на плечи и отправился к наташе (еще одному образчику армейского сленга). Листья были тяжелыми. Игорь чувствовал, что его руки слабеют при каждом шаге, и мешок постепенно сползает вниз. Чтобы, не уронить листья, Тищенко попытался, было, ускорить шаг, но неожиданно зацепился сапогом за бордюр тротуара и грохнулся вместе с мешком прямо на асфальт. Проклиная все на свете, а в особенности Лупьяненко, Игорь с большим трудом вновь собрал все в одну кучу и пошел дальше. Злость придала курсанту дополнительные силы, и он без особых происшествий добрался до наташи. Наташу кто-то поджег, и она распространяла вокруг себя отвратительный густой запах жженого дерьма и горящих отбросов. Когда Игорь выбрасывал листья в это адское варево, его чуть не стошнило, но он все же сдержался и, стараясь поменьше дышать, поспешил прочь.
Возле брошенных метел его уже поджидал Лупьяненко:
— Ты уже все закончил?!
— Как видишь. Говорил, что через полчаса придешь, а сам больше часа гулял. Знаешь, как паскудно одному листья
— Ладно, не злись. Я принес целый пакет жратвы.
— Лучше бы к нам по раздельности приезжали.
— Это почему?
— Я уже ел сегодня, а вот в прошлое воскресенье кишки марш от голода играли.
— А ты про запас наедайся, — предложил Лупьяненко.
— Что же я — верблюд или свинья какая-нибудь?
— Так ты что — есть не будешь? — разозлился Антон.
— Почему это не буду? Это я просто так сказал.
— Только надо бы какое-нибудь место найти, чтобы не очень светиться.
— Может, за деревья зайдем?
— Пошли.
Курсанты зашли за старую липу, но все равно было еще слишком светло, и площадка перед деревом просматривалась, как на ладони, особенно со стороны противоположного тротуара. Лупьяненко повертел головой и недовольно проворчал:
— Опасно здесь. Надо бы другое место найти.
— Где ты его найдешь?
— Думай.
— Я думаю, только что-то ничего путного не придумывается.
— А, может, за столовую, сходим?
Игорь вспомнил аромат наташи и решительно замотал головой.
— Ну, тогда даже не знаю, куда. Хоть на трибуну! — проворчал Антон.
— Слушай, а это мысль! — обрадовался Тищенко.
— Трибуна слишком хорошо просматривается.
— Так ведь мы не будем там во весь рост стоять, а присядем, и нас никто не заметит.
— Соображаешь. Сколько до ужина осталось?
— Двадцать минут.
— Пошли быстрее. Захвати метла, чтобы зря не валялись.
Обложенная цветной плиткой, бетонная трибуна оказалась надежным укрытием от чужих глаз. Присевшие курсанты были практически незаметны и, ощутив себя в безопасности, они принялись безмятежно опустошать содержимое пакета. Но как ни старались, осталось еще не меньше половины.
— Ничего не поделаешь, придется Гришневича угощать, — театрально вздохнул Лупьяненко.
— Придется, — согласился Игорь.
Выбрав конфеты получше и один оставшийся апельсин, Антон принес все это Гришневичу.
Тот взял, поблагодарил, но тут же подозрительно спросил:
— А откуда это у тебя, Лупьяненко?
— Мать привезла, товарищ сержант.
— А почему не докладывал, что ходил к ней? Тем более что ты был наказан.
— Товарищ сержант, я только на пять минут к забору сбегал.
— Все равно, в следующий раз доложишь.
— Так точно.
— А плац подмели?
— Так точно.
— Хорошо. Иди, готовься к ужину.
«Подготовка к ужину» означала чистку сапог и поясных ремней. Треть роты шла на ужин без всякого аппетита, и остальные вволю поели за счет своих более сытых товарищей.
Глава четырнадцатая
ЗаСовцы
Шорох всегда сам чинит телеграфные аппараты. Как курсанта Стопова ударило током. Какие телеграммы печатают в учебке. Коршун и Молынюк — потенциальные шпионы. Гришневич готов помешать разглашению военной тайны любым способом. В каких странах и в какой форме служат ЗАС-телеграфисты. Учимся включать ЗАС-аппаратуру. Не очень хорошо или не очень плохо? Кохановский едва не впускает в класс лазутчика. Уставные и неуставные фотографии. Сержант Петраускас учит курсанта Петрова правильно отвечать на вечерней поверке.