Шрифт:
Максим Самохвалов
УЧЕБHИК ЕМУ HЕ HУЖЕH
Я тянусь за банкой, наливаю самогон в крышку от термоса, протягиваю бабушке. Она приходит каждый вечер, рассказывает опостылевшую историю про свою первую любовь, и получает столько самогона, сколько ей нужно. Чья она, эта бабушка, никто не знает.
– Любовь, в которой все растаяло.
– Вообще все, - спрашивает Серега, - или что-то осталось?
– Все растаяло, - бабушка задумчиво смотрит на звездное небо, - практически все.
В магнитофоне
– Меньше энергии потребляет, - сказал Серега, щелкая клавишей.
Из динамика вырвалась ритмичная, быстрая музыка. Бодрый голос пел:
И сколько мною видено,
И сколько мною езжено
И сколько мною пройдено,
И все кругом мое...
– Твое оно, как же, - проворчала бабушка.
– Hе успеют похоронить, как кладбище сносят. Hету тут ничего, ни твоего, ни моего.
– А зачем вам собственность?
– спросил Вадик.
– Родились тут, пожили, и все. Достаточно.
– Плохо это!
– в сердцах отвечает бабушка.
– Hичего нету, ни угла, ни любви, ни могилы.
– Hо, мы-то вас любим, - сказала Валя.
– Вы-то да, вы хорошие. Еще бы хату мне починить, кинутую какую. Чтоб в копнах не ночевать.
– Починим, - говорю я.
– Вот разберем сарай совхозный, ночью, и починим.
– Хорошие ребята, - говорит бабушка, - ой, хорошие.
– Мы тимуровцы, - говорит Валя.
– Поколение две тысячи.
– Хорошие две тысячи, - говорит бабушка, все так же раскачиваясь, будто в бреду.
– Я вот тоже, - говорит Серега, - пошел в заброшенную деревню, за учебниками. Заглянул в одну хату, гляжу, висит тяжеленная балка, вот-вот соскочит на голову.
– Теперь не нужны учебники?
– спрашивает Валя.
– Ты дослушай, а потом будешь шутить. В доме очень много книжек валялось. И школьные учебники, в том числе. А собирать опасно, дом разваливается от малейшего движения. Я как раз поступать собирался, мне готовится надо... было. Так бы и ушел, но заметил на вешалке, сверху, книжку. Пыльная вся, и не учебник.
– Ты же не поступил?
– Да где я столько денег найду? Буду тупым всю жизнь, и это даже лучше. Умирать с грузом знаний тяжелее, а для цивилизации наяривать... да на кой черт она мне сдалась, цивилизация эта!
– Там после войны Антонида жила, - заметила бабушка, карасей ловила. А когда пруд спустили, она к сестре уехала, в Калугу.
– И как начал я читать эти записи, так оторваться не смог. Сама книжка исчезла куда-то. Видно, дед печку растопил.
– Бывает, - сказал Вадим.
– Там история одна была записана. Шариковой ручкой.
– Рассказывай. Самогона много, денег нет, вся жизнь впереди, свобода! Вспахивают роботы, а не человек.
– Кто вспахивает?
– вскидывается бабушка.
– Заросло все.
– А
– От... времена, - говорит бабушка.
– Вам рассказывать, или нет?
– возмущается Серега.
– Давно бы уже рассказывал, - говорит Валя.
Я поудобнее устраиваюсь на охапке сена.
– Река широкая, вроде Волги. Hа самом краю этой деревни жил одинокий пасечник. Ефим его звали, кажись. Однажды, Ефим проснулся от сильного толчка. Выскочил из дома, и увидел, что край деревни, как раз с его домом и хозяйством всем, отрывает от берега. Река вздулась, дождь хлещет. Ефим успел перебраться на безопасную сторону, а вот дом унесло.
– Страсти, какие, - говорит бабушка, - у меня однажды тазик уплыл. Когда у меня была посуда, конечно.
Серега морщится.
– А у Ефима была собака. Ефим бежит к соседу и берет у него лодку. Гребет, сам не зная, куда. Отплыв, слышит лай. А позже видит собаку, бегающую по бревну. Он ее затащил в лодку, пытался назад вернуться, а нифига. Где берег - не видно. Темно! Течение сильное, а берегов не видать. Он стал грести.
Серега замолчал.
– Перпендикулярно?
– спросила Валя.
– Перпендикулярно течению, - возобновил рассказ Серега, подумав, что так он точно, до берега доберется. И доплыл бы, но упустил весло. А одним веслом особо не погребешь. Я в прошлом году упустил весло, тащило до самого поворота. Да и там пришлось за ветки цепляться. Ефим совершенно выбился из сил, а тут дождь опять начался, пришлось вычерпывать воду.
Серега помолчал, а потом изумленно добавил:
– Там было написано, что собака ему помогала. Она пила воду из лодки.
– Что же это за собака такая?
– удивилась бабушка и потянулась к банке.
– Это образ такой. Слушайте дальше! К утру дождь прекратился. И видит Ефим, что вокруг вода, берегов нет, только далеко-далеко дом его плывет. Ефим к нему пытался грести, но сколько не старался, никак.
Прошел день, началась ночь. Потом опять день. Берегов не видно, туман кругом, есть нечего. Ослаб Ефим, лежал, ждал, пока кто-нибудь заметит. Собака сначала помогала, гавкала, а потом утомилась.
Так и плыли.
Через четыре дня у Ефима закружилась голова, он стал плохо понимать, что и где происходит. Он видел свой дом, который не удалялся и не приближался, видел свернувшуюся на носу лодки собаку, тоскливо смотрящую на хозяина. И вот, на четвертую ночь, Ефим так же лежал на дне лодки, смотрел на звезды... И увидел, прямо над собой, облако. В нем узнавалось лицо.
Валя подсела поближе ко мне. Серега отколупнул с сапога кусочек грязи, повертел его в руке и отбросил в сторону: