Учебник по химии
Шрифт:
— А кто это к нам пришёл? Да это же сам господин Клёст залетел в наши края! — а голос у него такой ласковый, никак с бешеным взглядом не сочетается.
Охрана охотно заржала, поддерживая плоскую шутку. Ну, раз «здрасьте» не говорят, — то представляться, значит, не нужно. Вот только факт, что меня раскрыли наизнанку, оказался для меня неприятным сюрпризом. Я внутренне поджался.
Начальник, между тем, аж руки потирал от удовольствия, прохаживаясь вокруг меня, как паук вокруг влипшей в паутину бессильной мухи. А ведь, действительно, он чем-то на него
— Сам Клёст, командир «ночных сов», да во время войны, да сразу к нам в столицу! Это какую же такую гадость вы тут нам устраиваете, а?
— Никакую. Я в эту войну никому не нанимался, у меня нет подписанного контракта. И не собираюсь, кстати.
— Давай, давай, заливай мне!
Но всё же запнулся стражник на секунду, запнулся. И интонация в его голосе чуть изменилась. Одно дело: командира «сов» повязать во время войны, хапнуть за это огромную премию и совсем другое — верноподданного державы, с которой есть торговые отношения. За такой фортель можно и место потерять, если дело до огласки и скандала дойдёт.
— Контракта нет, а оружие — есть!
— А кто без оружия во время войны ходит? — я пожал плечами.
— И гулял ты неделю, конечно, чтобы только свежим горным воздухом подышать?
— А это у вас запрещено?
— Вопросами отвечаешь, как этот… Ладно. Не таких видали. А зачем вообще к нам в страну приехал? Цель визита? На такой вопрос обязан отвечать любой иностранец!
— Может, и должен. Только не в таком кабинете и не под таким конвоем. Вызвали бы по-хорошему да спросили: зачем приехал, на сколько дней?
— Нет, Клёст, не угадал ты. Если ты попал в эту комнату, то, считай, тебя уже пригласили, и очень серьёзно пригласили. Приглашение от городской стражи — это так, ерунда, пустая формальность. А вот если ты стоишь здесь, то отвечать должен так, как будто бы сам Его Величество, король Божегории, тебя спрашивает. Или даже сам Пресветлый. Такие у нас официальные полномочия, понял? Ты что, короля нашего не уважаешь, а, Клёст?
Я молчал. Начальника страны уважать, безусловно, нужно. Но только не разных хмырей, воображающих себя равными с самим Пресветлым.
— Не споришь — и это правильно. Повторяю вопрос: так зачем ты приехал в Божегорию?
— Сопровождал одну девицу, за плату.
— Вы посмотрите: знаменитый Клёст нанимается девиц сопровождать! А мы, убогие, должны, конечно, этому верить? Да, ребята?
«Ребята» опять заржали. Похоже, командир дал им какой-то знак, так как меня больно ткнули под рёбра. Я перекосился и процедил сквозь оставшиеся пока зубы:
— Так ведь зарабатывать как-то надо. Какая разница, кто и за что платит?
— И кто ж эта красна девица такая? Хоть бы одним глазком на неё глянуть!
— Были такие желающие — поглядеть на неё. И не только поглядеть. Но сейчас их уже нет. Плохая, оказывается, примета — на неё любоваться.
Начальник подошёл и врезал мне кулаком в живот лично сам:
— Шутник, значит. Шутки мы любим. Так где, говоришь,
— Мне платили, чтобы я её довёл, а не рассказывал всяким козлам, где её искать.
Ещё два удара в живот. Блин, а ведь очень больно, однако… Лупит, сволочь, умеючи. И на том спасибо, что хотя бы бьёт не по зубам. Наверное, боится руку зашибить или в крови перепачкаться.
— Слушай сюда, сова ты ночная. Филин, что ли? Твой отряд видишь, что с моим лицом сделал? Едва не сдох я тогда. Так что у меня к тебе счёт особый будет. Я постараюсь сделать так, чтобы ты, филин (или клёст?), пел у меня, как соловей по весне. И что за девицу сюда привёл, и куда отлучался на неделю. Понял? Не слышу!
Я бы запросто мог садануть его ногой: хоть между ног, хоть в живот. Но пока что я играю роль примерного иностранца, которого тиранят местные зарвавшиеся негодяи и который совсем не знает, как делаются такие ужасные вещи.
— В камеру его! Завтра потолкуем. Не к спеху, времени ещё впереди много.
«Разумеется, не в королевские покои…»
Меня опять схватили и поволокли. Справедливости ради скажу, что после таких лечебных процедур, которые ко мне применили в течение последних двух дней, я идти сам уже не мог. По крайней мере, с такой скоростью, с какой меня тащили.
Охранники спустились вниз — мои ступни бились обо все ступеньки. Когда мне разрезали пеньковые путы, то я был уже никакой и представлял из себя жалкое зрелище.
Пинок под зад — я влетаю в тёмную камеру и плюхаюсь на каменный пол. Сведённые судорогой руки не смогли смягчить падение. Я, сжав оставшиеся зубы, растирал затёкшие от верёвок запястья.
Грохнуло окошко для подачи пищи — мне швырнули мою рубаху и штаны. Я ведь на допросе стоял совершенно голый: как с кровати подняли, — в таком виде связали и притащили, одеться не дали — боялись, гады.
Я кое-как напялил одежду и завалился спать на деревянный топчан без подстилки. Да и не надо её: в камере и так невыносимо воняло застойной мочой, и любая подстилка пахла бы так, что ты сам её выбросишь.
Я никогда раньше не влипал так безнадёжно. Тюрьма Службы безопасности — это вам, господа, не крестьянский сарай: тут ни подкоп не сделать, ни через крышу не уйдёшь. И если уж ты загремел в ТАКУЮ тюрьму — считай, что выпал из жизни навсегда. Не любят ни в какой стране выпускать на волю врагов державы или хотя бы даже просто сомнительных типов. Никак, понимаешь, у стражей державы душа к этому не лежит. Так и норовят вкатать тебе смертный приговор или, к своему глубочайшему сожалению, будут вынуждены послать тебя на бессрочную каторгу, — в дикие, холодные северные земли на добычу каменного угля. Или на жаркий юг, — собирать хлопок, даже в полдень, когда все местные аборигены спят себе в тенёчке. Это уж у какой страны какая каторга — северная или южная, но жизнь тебе малиной не покажется ни там, ни там. Вот ведь какая она, моя удача: «горного» рабства удалось избежать только лишь для того, чтобы затем попасть в тюрьму Службы безопасности и мечтать отделаться каторгой.