Ученица начального училища
Шрифт:
— «Въ долгу ночь на втк дремлетъ…
„Солнце красное взойдетъ,
„Птичка гласу Бога внемлетъ“… читаетъ Маня, заткнувъ пальцами уши и не слышитъ приказа Петра Митрофанова.
— Манька! Теб говорятъ насчетъ папироски или нтъ? — повторяетъ свой приказъ Петръ Митрофановъ, возвышая голосъ. — Брось птичку! Крути папиросу.
Маня откладываетъ книгу и повинуется.
Молотокъ Петра Митрофанова продолжаетъ стучать. Ребенокъ перестаетъ кряхтть, просыпается и плачетъ. Мара Алексевна уходить за занавску и кормить его грудью.
Въ кухн
— Манька, а Манька, — говорить онъ, обращаясь къ двочк. — Вдь ты грамотная. Что-бы теб, умница, написать мн письмо въ деревню?.. А я-бы теб за это дв копйки на смячки пожертвовалъ.
Петръ Митрофановъ оставляетъ сапогъ и молотокъ, взглядываетъ на мужика и произносить:
— А коли вамъ желательно, чтобы Манюшка вамъ письма въ деревню писала, то вы должны прежде всего съ Петромъ Митрофановымъ ласковы быть и его попотчивать. А то я отъ васъ капли единой до сихъ поръ вина не видалъ, нужды нтъ, что вы у насъ на квартир существуете.
Мужикъ озадаченъ.
— А что теб такое Манька? Кабы ты ей отецъ былъ или-бы она теб дочь… — говоритъ онъ наконецъ.
— А то, что иногда, братецъ ты мой, и посторонняя личность бываетъ больше отца — вотъ какъ я разсуждаю. Не отецъ я ей, это точно, по можетъ статься, больше чмъ отецъ… Я сожитель ея матери и Манюшку завсегда какъ дочь родную соблюдаю. Вотъ какъ-съ, свтикъ…
— Да ладно, ладно. Въ воскресенье я поднесу теб стакашекъ, — соглашается мужикъ.
— Что мн въ воскресенье! Письмо-то вдь ты Маньку сейчасъ писать просишь.
— Сейчасъ, сейчасъ… Это точно… Только у меня денегъ такихъ нтъ. Разв на восемь копекъ…
— Ну, на восемь копекъ… Манька! Порхай! Порхай! пока казенку не заперли! Давай, землякъ, деньги!..
— Сейчасъ, Петръ Митрофанычъ, — откликается Маня.
„Птичка гласу Бога внемлетъ, Встрепенется и поетъ“заканчиваетъ она, скручивая папироску для Петра. Митрофанова, подаетъ ему ее и быстро накидываетъ себ на голову платокъ.
— Дадутъ-ли двченк-то? Нынче вдь по виннымъ лавкамъ строго… — сомваеттся мужикъ, вынимая деньги.
— Дадутъ… Къ ней приглядлись… Ей не впервой… Она двчонка шустрая… Ей самой не дадутъ, такъ она кого-нибудь другого взять попроситъ, — отвчаетъ Петръ Митрофановъ.
Маня, получившая и на вино, и себ на смячки, быстро схватываетъ съ подоконника порожнюю посуду изъ-подъ водки и поспшно выбгаетъ изъ кухни.
III
Маня вернулась изъ винной лавки. На стол передъ Петромъ Митрофановымъ стоитъ маленькая бутылочка съ водкой, именуемая въ просторчіи «мерзавчикомъ». Петръ Митрофановъ все еще ковыряетъ каблукъ сапога, вбивая въ него гвозди съ большими шляпками. Мужикъ-жилецъ въ неопоясанной рубах сидитъ тутъ-же на лавк, улыбается, на водку и творить Петру Митрофанову:
— А со мной, землякъ, винцомъ-то не подлишься?
— Зачмъ-же
Петръ Митрофановъ кончилъ съ сапогомъ, выпилъ водку, крякнулъ и, отодвинувъ отъ себя лампу, сказалъ Ман:
— Ну, пиши ему письмо въ деревню.
— Сейчасъ — отвчала ему Маня, грызя подсолнухи. — Бумага у васъ есть, дяденька? — спросила она мужика.
— Нтъ, бумаги не захватилъ. Вотъ конвертъ съ маркой купилъ въ лавочк, а бумаги у меня нту. Да я думалъ такъ, что коли ты мастерица сему длу, то и съ бумагой.
— Вырви, Манюшка, изъ тетрадки, — отдалъ приказъ Петръ Митрофановъ, — Коли кто ко мн съ угощеніемъ, то для того всегда можно.
— Да вдь ругается учительница. За это наказываютъ, — замтила Маня.
— Ну, ну… Не разговаривай. Вдь и ты смечки себ получила. Вотъ теперь лущишь.
Маня вырвала изъ тетрадки листокъ бумаги, достала изъ сумки перо, принесла съ подоконника находившуюся тамъ баночку чернилъ и, пріютившись за столомъ, около лампы, приготовилась писать.
— О чемъ писать-то? — спросила она мужика.
— А видишь что, умница… Я вдовый, а у меня дти… Двое дтей махонькихъ при бабушк и при невстк въ деревн. А невстка-то тоже безъ мужа. Мужъ ейный здсь, въ Питер, на заработкахъ, на завод у Берда, но загулялъ, спутался, — разсказывалъ мужикъ. — Наши бабы ему писали, просили денегъ, а отъ него никакого отвта. Такъ бабы написали мн, чтобъ я его постыдилъ и посрамилъ. Въ воскресенье я его видлъ, а онъ пьяный, съ мадамой своей гуляетъ… Тоже съ фабрики женщина…. Чудесно… Я ему говорю насчетъ жены евонной, а онъ и она меня ругать напали. «Отпиши, говоритъ, имъ, что я знать ихъ не хочу, опостылли они мн и никакихъ имъ денегъ не будетъ». Поняла, умница? — спросилъ мужикъ Маню. — Связался онъ тутъ съ полюбовницей.
Маня сидла, выпуча глазенки, и ничего не поняла. Черезъ нсколько времени она сказала:
— Ты диктуй, дяденька, какъ у насъ въ училищ диктуетъ учительница, а я записывать буду.
Теперь въ свою очередь мужикъ выпучилъ глаза.
Онъ тоже не понималъ, что говорить Маня.
— Диктуй… — повторила она. — Говори, что писать… Что, какъ, а я напишу.
— Да вдь ты грамотная. Теб лучше знать, что и какъ…
— Постой… — перебилъ его Петръ Митрофановъ. — Погоди, Манюшка. Прежде всего нужно повеличать по имени и по отчеству, а потомъ поклоны. Какъ бабушку-то, какъ мать-то твою звать? Да и невстку-то какъ звать?
— Арина Андреевна. А невстку Матрена Герасимовна, — далъ отвтъ мужикъ.
— Ну, вотъ и отлично. «Любезная матушка Арина Герасимовна…» Пиши, Манюшка…
Маня начала писать и черезъ минуту прочла:
— «Любезная маменька Арина Герасимовна».
— «Отъ сына вашего Григорія Николаева низкій поклонъ…» — подсказалъ мужикъ.
— «Низкій поклонъ и просимъ родительскаго благословенія на вки нерушимо», — прибавилъ Петръ Митрофановъ. — Я хоть и не грамотный, а письма-то какъ писать знаю… — похвастался онъ.