Учение дона Хуана: Путь знаний индейцев Яки

Кастанеда Карлос

– Ты поймал собаку и принес ее на веранду на руках.

Джон продолжал:

– Затем ты стал играть с собакой. Ты боролся с ней, и вы кусали друг друга и играли. Мне кажется, было забавно. Моя собака обычно не играет. Но на этот раз ты и собака катались друг через друга и друг на друге.

– затем ты побежал к воде, и собака пила вместе с тобой, – сказал молодой человек.

– Ты пять или шесть раз бегал к воде с собакой.

– Как долго это продолжалось? – спросил я.

– Часы, – ответил Джон, – один раз мы потеряли обоих из виду. Я думал, что ты побежал за дом. Мы только слышали, как ты лаял и визжал. Ты лаял

так похоже на собаку, что мы не могли вас отличить.

– Может, это была одна лишь собака, – сказал я.

Они засмеялись, и Джон сказал.

– Нет, парень, лаял ты.

– А что было потом?

Все трое смотрели друг на друга и, казалось, были в затруднении, вспоминая, что было потом. Наконец, молодой человек, который до этого молчал, сказал:

– Он поперхнулся, – и посмотрел на дона Хуана.

– Да, ты, наверное, поперхнулся. Ты начал очень странно плакать и затем упал на пол. Мы думали, что ты откусываешь себе язык. Дон Хуан разжал тебе челюсти и плеснул на лицо воды. Тогда ты начал дрожать, и по всему телу у тебя опять пошла конвульсия. Затем ты долгое время оставался неподвижным. Дон Хуан сказал, что все закончилось. Но к этому времени уже настало утро, и мы, укрыв тебя одеялом, оставили спать на веранде.

Тут он остановился и взглянул на остальных, которые, казалось, сдерживают смех. Он повернулся к дону Хуану и спросил его о чем-то. Дон Хуан улыбнулся и ответил на вопрос.

– Дон Хуан повернулся ко мне и сказал:

– Мы оставили тебя на веранде, так как опасались, что ты начнешь писать по всем комнатам.

Все они громко рассмеялись.

– Что со мной было? – спросил я. – разве я...

– Разве ты? – Джон передразнил меня, – мы не собирались об этом говорить, но дон Хуан сказал, что все в порядке. Ты описал мою собаку.

– Что я делал?

– Ты ж не думаешь, что собака бегала от тебя потому, что боялась тебя? Собака убегала, потому что ты ссал на нее.

Все захохотали. Я пытался спросить одного из молодых людей, но все они смеялись, и он не слышал меня. Джон продолжал:

– Мой пес также не остался в долгу. Он тоже ссал на тебя.

Это заявление, видимо, было совершенно смешным, так как все так и покатились со смеху, включая дона Хуана. Когда они успокоились, я спросил со всей серьезностью:

– Это правда? Это действительно было?

Все еще смеясь, Джон ответил:

– Клянусь тебе, моя собака действительно на тебя ссала.

По дороге обратно к дому дона Хуана я спросил его:

– Это действительно все случилось, дон Хуан?

– Да, – сказал он, – но они не знают того, что ты видел. Они не понимают, что ты играл с ним. Вот почему я не беспокоил тебя.

– Но разве все это дело со мной и собакой, писающими друг на друга – правда?

– Да это была не собака. Сколько раз мне нужно говорить тебе это? Это единственный способ понять. Единственный способ. Это был «он», тот, кто играл с тобой.

– Знал ли ты, что все это происходит, прежде чем я сказал тебе об этом?

Он запнулся на момент, прежде чем ответить.

– Нет, я вспомнил после того, как ты мне все рассказал, страшный вид, который ты имел. Я просто подозревал, что с тобой все хорошо, потому что ты не был испуган.

– Собака действительно играла со мной так, как говорят?

– Проклятье! Это была не собака.

Четверг, 17 августа 1961 года.

Я рассказал дону Хуану, что я чувствую по

поводу моего опыта. С точки зрения той работы, которую я планировал, это было катастрофическое событие. Я сказал, что и думать не хочу о повторной встрече с «мескалито». Я согласился, что все, что произошло, уже произошло, но добавил, что это не может меня подтолкнуть к тому, чтобы искать новую встречу. Я серьезно считал, что непригоден для предприятий такого рода.

Пейот создал во мне, как постреакцию, странного рода физическое неудобство. Это был неопределенный страх или беспокойство, какую-то меланхолию, качества которой я не мог точно определить. Я ни в коем случае не находил такое состояние благородным.

Дон Хуан засмеялся и сказал:

– Ты начинаешь учиться.

– Учение такого рода не для меня. Я не создан для него, дон Хуан.

– Ты всегда преувеличиваешь.

– Это не преувеличение.

– Нет, это так. Единственный плохой момент это то, что ты преувеличиваешь лишь худые стороны.

– Тут нет хороших сторон, насколько это касается меня. Все, что я знаю, так это то, что это меня пугает.

Я еще немного протестовал, пытаясь разубедить его. Но он, казалось, был убежден, что мне больше ничего не осталось делать, как учиться.

– Ты не в том порядке думаешь, – сказал он, – мескалито действительно играл с тобой. Об этом следует подумать. Почему ты не кайфуешь на этом вместо того, чтобы кайфовать на собственном страхе.

– Разве это было так уж необычно?

– Ты единственный человек, которого я видел играющим с мескалито. Ты не привык к жизни такого рода. Поэтому знаки прошли мимо тебя. И, однако же, ты серьезный человек, но твоя серьезность прикреплена к тому, что ты думаешь, а не к тому, что происходит вне тебя. Ты слишком много кайфуешь на самом себе. В этом беда. И это делает ужасную усталость.

– Но что еще можно делать, дон Хуан?

– Ищи и смотри на чудеса повсюду вокруг тебя. Ты устаешь от глядения на самого себя, и эта усталость делает тебя глухим и слепым повсюду ко всему остальному.

– Ты попал в точку, дон Хуан. Но как мне перемениться?

– Думай о чуде мескалито, играющего с тобой. Не думай ни о чем другом. Остальное придет к тебе само.

Воскресенье, 20 августа 1961 года.

Прошлой ночью дон Хуан начал проталкивать меня в царство своего знания. Мы сидели перед его домом в темноте. Внезапно после долгого молчания он начал говорить. Он сказал, что собирается дать мне совет теми же словами, которыми воспользовался его бенефактор в первый день, когда он стал его учеником. Дон Хуан, видимо, запомнил наизусть эти слова, так как он повторил по нескольку раз их, чтобы быть уверенным, что я не пропущу ни одного слова из них:

– Человек идет к знанию так же, как он идет на войну, полностью проснувшись, со страхом, с уважением и с абсолютной уверенностью. Идти к знанию или идти на войну как бы то ни было иначе – является ошибкой. И тот, кто совершает ее, доживет до того, чтобы сожалеть о содеянных шагах.

Я спросил его, почему это так, и он ответил, что, когда человек выполняет эти условия, то для него не существует ошибок, с которыми ему придется считаться: при всех условиях его действия теряют бестолковый (мечущийся) характер действия дурака. Если такой человек терпит поражение, проигрывает, то он проигрывает только битву, и по этому поводу у него не будет начальных сожалений.