Ученик аптекаря
Шрифт:
И он продолжал:
– «Мне попадались и такие люди, которые хорошо умели вываривать, перегонять и возгонять, но, – Аптекарь поднимал палец, – путь был длинным, и терпенья им не хватало. Были и такие, которые вполне владели истинным искусством и которые умело и терпеливо совершали разные операции, но теряли летучие начала при возгонке, потому что сосуды их были дырявыми…»
Он бросал на меня беспокойный взгляд.
– Ты ведь понимаешь, что дырявые сосуды – это метафора?
Я кивал, и успокоенный Аптекарь продолжал:
– «Бывали и такие, которые терпеливо продвигались вперед, но по пути их ждала неудача, потому что им не хватало приличествующей их занятию выдержки и твердости. Ибо, как сказал поэт, коль смертные страхи мерещатся вам в благородном труде, то и знания сущностей многих вещей не
Вообще-то, многие слова этого древнего алхимика казались мне довольно резонными. Но особенно я проникся после одной такой лекции, когда Аптекарь рассказал, что помимо многих других книг Альберт написал и еще одну, самую важную, под названием Liber Fatis: Книга судеб, в которой «вознамерился ясно изложить истинное искусство, свободное от ошибок, но таким, однако, образом, чтобы единомышленники и друзья мои увидели и услышали то, что для них самих скрыто и остается невидимым, неслышимым и неумопостигаемым».
– Он был совершенно прав, малыш, – задумчиво сказал Аптекарь, – когда в письме другу своему Роджеру Бэкону, второму светлейшему уму той эпохи, писал: «Тебе я открою тайну, но от прочих утаю эту тайну тайн, ибо она может стать предметом и источником зависти. Вот почему я прошу тебя и заклинаю именем Творца всего сущего утаить эту книгу от невеж и глупцов». Понимаешь, – Аптекарь вытянул губы трубочкой, – в этой книге Магнус дает ключ не только к пониманию человеческой природы и постижению предопределенностей в зависимости от тех или иных обстоятельств, но к тому, о чем мечтает каждый, – ключ к управлению своей судьбой. Разумеется, и сегодня, проанализировав особенности характера, изучив гороскоп, линии руки, радужную оболочку зрачка, почерк, мы можем с определенной долей вероятности предсказать будущее, но Магнус, судя по всему, нашел возможность им управлять.
Присутствовавшая в комнате матушка до того заинтересовалась этой историей, что на протяжении всего рассказа так и просидела с незажженной сигаретой. Потом она щелкнула зажигалкой и, жадно затянувшись, спросила:
– И где же эта книга?
– Никто не знает, – развел руками Аптекарь. – Достоверно известно, что из трех существовавших экземпляров два погибли. Один, свой собственный, уничтожил сам Альберт, другой сжег перед смертью Нострадамус. А судьба третьего, принадлежавшего Бэкону, неизвестна. О нем упоминал Вико. Вроде бы книга попала в Константинополь, а после захвата города турками следы ее теряются. Периодически возникают разные слухи о ее местонахождении, к примеру, что с Liber Fatis был знаком знаменитый каббалист, святой Ари из Цфата, но толком ничего неизвестно. Не исключено, что третий экземпляр погребен в архивах Ватикана, однако вряд ли нам суждено узнать об этом: Святой престол умеет хранить тайны. Но, скорее всего, и он исчез навсегда…
История эта какое-то время волновала мое воображение, но вскоре я о ней позабыл, потому что дел у меня хватало. Помимо математики, химии, биологии, физики, ботаники, анатомии и астрономии Аптекарь приобщал меня к провизорской премудрости, и вскоре я уже принимал участие в приготовлении лекарств, а в свободное время я помогал Веронике, той самой светловолосой женщине, обслуживать покупателей.
Субботними вечерами, а то и чаще, после закрытия аптеки у нас собирались друзья Аптекаря. Как-то Аптекарь сказал, что ежели король Артур сумел найти всего лишь двенадцать достойных, и это во времена героические, когда люди были титаны и все такое прочее, то по меркам нашего мелкого времени каждый из сидящих за столом в зале стоит всех рыцарей, вместе взятых. Как и почему их стали называть кавалерами, мне неизвестно, хотя я подозреваю, что это придумала Вероника. «Настоящие кавалеры, – смеялась она, – учтивые, великодушные, смелые и слегка старомодные».
Я с нетерпением ждал этих вечеров, когда откупоривались бутылки вина и светлое облако любви и дружества окутывало пирующих под чучелом крокодила кавалеров.
Легкий, словно собранный из пружинок, Кукольник что-то нашептывал огромному каббалисту Эли – и вдруг – раз! – вынимал из его уха бабочку. Изумленный Эли трогал прилепленную к голове кипу, грозил Кукольнику
Эжен, журналист, высокий, поджарый, со щеткой седеющих усов над красиво выгнутым ртом, поигрывая рубиновым кольцом на безымянном пальце левой руки, что-то шептал, наклонившись к Елене, и та, откидывая украшенную гривой золотисто-рыжих волос голову, смеялась, блестя ровными белыми зубами.
Из всех кавалеров только к нему, Эжену, я относился недоверчиво. Мне претили его легкомыслие, хвастовство, манера все превращать в шутку. И еще мне не нравилось его отношение к Веронике, которая, к моему удивлению, спокойно переносила все выходки своего мужа.
– Я вижу, что Эжен тебя… – Аптекарь задумался, подыскивая правильное слово, – раздражает.
Я неопределенно пожал плечами, продолжая мыть колбы.
– Тебе, наверное, мешают его охотничьи замашки, – раздумчиво продолжал Аптекарь. – Он и вправду охотник. За новостями. За женщинами, за острыми ощущениями. И хвастун – по-охотничьи. И это, пожалуй, может раздражать. – Он помолчал. – Но ты не найдешь никого, кто был бы отважнее и вернее Эжена. Тем, что твой любимый Анри строит сейчас свой Агрегат, он обязан именно Эжену, который в Чили, рискуя жизнью, выдавая себя за самого Президента, вытащил Анри из камеры смертников…
И, увидев мой изумленный взгляд, добавил:
– Да-да, из камеры смертников. Но даже и не пытайся его расспрашивать, старый лис умеет заметать следы.
Иногда в их беседах упоминался человек, которого они никогда не называли по имени: «Беглец говорил… Беглец бы сделал… Беглец считал…» Постепенно я понял, что загадочный этот Беглец покинул наш город лет десять тому назад и с тех пор бродит по свету в поисках какого-то таинственного предмета. Время от времени из разных мест приходили от него весточки, и тогда кавалеры оживлялись и, вспоминая подвиги и приключения своего друга, поднимали бокалы, наполненные его любимым барбареско.
– Желать надо не здоровья, а удачи, – подмигивал мне Эжен. – На «Титанике» все были здоровыми…
Да, Вероника была, как всегда, права: это были настоящие кавалеры…
Глава четвертая,
из которой читатель узнает о нестандартных методах лечения, применяемых Аптекарем в аптеке «Плацебо»
Аптека наша на первый взгляд ничем не отличалась от других аптек. Патентованные средства для излечения и облегчения страданий, начиная от насморка и кончая неизлечимыми заболеваниями, хотя, как утверждал Аптекарь, излечимых заболеваний нет – взять тот же насморк, к примеру, – а есть только периоды, когда болезнь – на долгий ли срок, на короткий ли – прячется, а потом у тебя снова течет, и объясняется это не погодой, вирусами и прочей блажью, а элементарным фактом, что когда есть, из чего течь, то рано или поздно найдется и чему.