Ученик хрониста

Авлошенко Татьяна

«С завтрашнего утра». Торгрим все решил, уже когда отправлял меня домой. Сидел тут, спокойно составлял указания, сочинял письмо, вырезал страницу из хроники. А потом, когда стемнело и горгулья снялась со своего насеста, ушел навсегда. Но ведь это… несправедливо! Ему-то зачем? За что?

Я бросился к окну. Черная крылатая тень непоколебимо замерла посреди площади. Каменный страж колодца-лаза вернулся на свое место.

Глава 11

Глава 11

Трактир «Три петуха» любим

в Гехте не только за кухню, чистоту и степенность, но и за неприставучесть хозяина. Если кому-нибудь вдруг захочется, навалившись грудью на стойку, излить душу в волнующем рассказе, почтенный Эмиль Кёккен бедолагу выслушает и, несомненно, посочувствует. Но чтоб самому лезть к посетителям – это ни-ни. Ни за что не станет спрашивать он, почему главный прознатчик Гехта хесса Къоль, ее брат, ученик хрониста, и капитан городской стражи сидят молча, не притрагиваясь к заказанному пиву, и только грустно смотрят на придвинутый к столу четвертый, пустой табурет. Нет-нет, хессе имеют полное право. Захотят, сами все расскажут почтенному Эмилю. Ну, или другие добрые люди…

А добрые люди весьма удивились бы, увидев на рассвете, как капитан стражи и ученик хрониста, взобравшись на пьедестал напротив ратуши, неистово тянут и толкают каменную горгулью, будто хотят сдвинуть чудище с места. Но разве это в силах человеческих?

Когда пришли Хельга и Вестри, мы с Оле устало сидели возле когтистых лап статуи. Сестра молча опустилась рядом, обняла меня, уткнулась лицом в плечо. Вестри деловито улегся на мой сапог. Если уж хозяин взял дурную привычку где-то шляться по ночам, то надо его караулить. Вот так! Шагу теперь не сделает без ведома верного пса.

– Торгрим ушел туда, – сказал Оле.

Какой-то ранний служитель ратуши, вывернув с Рогатки, удивленно уставился на нас. Гехт просыпался.

И вот мы сидим в трактире. Втроем. Четвертый табурет теперь всегда будет не занят.

Первым не выдерживает молчания Оле.

– Фунс возьми, Къоли! – рычит он, со стуком опуская кружку на стол. – Да вы, похоже, думаете, что виноваты в том, что Торгрим ушел? Кхарна лысого вам на двор! Тильд сам сделал свой выбор! Сам! Ушел, потому что так захотел, а не потому, что был кому-то или чему-то обязан или так было угодно здоровенной крылатой ящерице!

– Оле, не надо, – тихо попросила Хельга.

С утра сестра выглядит усталой и расстроенной. Одета и причесана она безупречно, но глаза и нос покраснели от слез, Хельга зябко поеживается.

Воинственный пыл Оле тут же угас.

– Ну, Хельга…

Оле осторожно и ласково взял сестру за руку.

– Что ты, милая…

Пять лет назад, когда сестра и Торгрим Тильд еще только привезли меня в Гехт, я сидел на подоконнике в кабинете Хельги. Хронист еще не знал, чем занять вдруг обретенного ученика, а оставаться дома с обустраивающей новое жилище Гудрун… Нет, лучше уж маяться от скуки на службе у сестры.

– О Хельга, украшение нашего мира!

Дверь распахнулась, и в кабинет ввалился незнакомый широкоплечий дядька в стражнических доспехах. Держа в вытянутой руке опечатанный сургучом свиток, он промаршировал к столу

и вручил принесенное Хельге.

– Прими!

– Спасибо, Оле.

– Для тебя что угодно.

Стражник лениво оглядел кабинет и с изумлением уставился на меня.

– О. А это чье?

– Мое, Оле, мое, – ответила Хельга, разворачивая свиток.

– У тебя ж вроде девочка. И маленькая.

– У меня еще и братья имеются. Это младший. Ларс. Будет учеником у Торгрима.

– За что ж ты его так? Сестра-злыдня. А остальных братьев куда дела?

– Оле, – Хельга спихнула стражника с угла стола, на котором тот вольготно устроился. – Ты так интересуешься моей семьей, будто собираешься посвататься.

– Да я б хоть сейчас, – вздохнул вдруг погрустневший стражник.

Хельга, низко опустив голову, перебирала листы.

– И эх! – вздохнул Оле. – Есть вещи, которые и Драконы изменить не в силах. Ну что, брат Хельги, – повернулся он ко мне, – если уж твоя кровная, а моя названная сестрица устроила тебе судьбу хрониста, то надо постараться, чтобы ты служил людям как можно дольше. Идем.

Незнакомый дядька сгреб меня в охапку и потащил на первый урок фехтования.

Они препирались и подкусывали друг друга, а то вдруг начинали советоваться о чем-то совсем по-семейному. Вся Палата Истины помирала со смеху, слушая, как Оле шутливо признается Хельге в любви. Такое поведение стало привычным, как застарелая рана, которую нельзя залечить, только привыкнуть жить с ней, не смущая людей плачем и стонами. Им это хорошо удавалось, моей кровной сестре Хельге и нашему названному брату Оле.

Многое на этом свете не могут изменить даже Драконы. А люди?

Вытащив сапог из-под бока недовольно заворочавшегося Вестри, я встал.

– Оле Сван!

– Чего?

– Оле Сван, семь лет назад в Белом Поле ты ударил мою сестру!

Хельга и капитан смотрели на меня в полнейшей растерянности.

– Ларс, тогда… – начала сестра, но я не слушал, торопясь договорить.

– Тому, кто способен ударить женщину, нет места в клане Къолей! Ты больше не брат нам.

И тут Хельга засмеялась. Не пристало благородной даме хохотать, как стражнику в казарме, но сестрица заходилась смехом, била по столу ладонью, а другой вытирала выступившие слезы.

– Ларс! – наконец выдохнула она. – Ты величайший хитрец Фимбульветер.

– А, – до Оле наконец дошел смысл происходящего. – Так, значит, ты изгоняешь меня из семьи, Ларс Къоль? – спросил он вкрадчиво. – И никто больше не назовет меня братом хессы Хельги? Прекрасно! Невелика радость иметь в родне таких умалишенных, как вы. Хотя если за Хельгой хорошо присматривать… Кто знает, златокузнец возьмет за три кольца меньше, чем оружейник за новую кирасу?

Покрытый пеплом прогоревший горючий камень в камине похож на заснеженные хребты близ Барсова перевала. Я отправил в огонь все, даже свои дневниковые записи, и теперь история, начавшаяся в то утро, когда был убит вор Рэв Драчун, осталась только в нашей памяти. Над памятью не властен никто, кроме времени. И еще, может быть, Прозрачного Дракона Магта.