Ученик мясника

Перри Томас

— Возможно, — согласился Брэйер. — Вам придется рискнуть. Но не волнуйтесь. Вы же сами сказали — нам будет что послушать. Вы же не алкаш какой-нибудь.

— Это верно, — отозвался Палермо, глядя на Брэйера своими большими темными блестящими глазами. — Мне беспокоиться не о чем.

Элизабет торопливо одевалась в ванной. Конечно, Джон прав. Если они сумеют спрятать Палермо и допросить его до того, как станет известно, что он пропал, то, вполне вероятно, это и будет той самой удачей, которую они так долго ждали. Все,

что знает Палермо, остается ценным до тех пор, пока его боссы не поймут, что он заговорил. Когда узнают, все изменится. Улики исчезнут. Полиция будет устраивать облавы в пустых домах, пытаясь арестовать людей, которые уже покинули страну.

Элизабет взглянула в зеркало и вздрогнула. Наверное, она спала лицом в подушку: под глазами мешки, кожа приобрела нездоровую бледность. Она не могла припомнить, чтобы видела такой цвет лица у здоровых людей. Легкий макияж не очень помог. Если бы Брэйер увидел, на что она тратит драгоценное время… Но это уж ей решать. Если Брэйер хочет, чтобы она не вызвала подозрений, ему придется подождать.

Когда Элизабет вернулась в спальню, Брэйер протянул ей связку ключей.

— Возьми машину, которую я арендовал. Она стоит совсем рядом с боковым выходом из казино.

— А ты не поедешь?

— Нет. Мне нужно заняться здесь кое-чем. И вы вдвоем, пожалуй, привлечете меньше внимания.

Элизабет готова была вступить в спор, но сдержалась. Нельзя сказать, чтобы ей не хотелось ехать одной или что при виде Палермо у нее мурашки бегали по телу. Он не опасен. Она, Элизабет, его единственная надежда. Надежда на то, что ему удастся прожить еще хотя бы годик. Да и вообще она должна быть благодарна Брэйеру: он дает ей шанс отличиться, лично доставив такую персону. У машины Палермо сказал:

— Давайте я поведу.

Заметив, что Элизабет колеблется, он добавил:

— Слушайте, дорога в Карсон-Сити мне знакома, а вы даже не знаете, как выехать из города. — И только устроившись на месте водителя, добавил: — Да и нервы у меня уже никуда не годятся.

Элизабет возмутилась, но потом решила, что так даже удобнее. Она лишний раз убедилась, что он — крайне неприятный тип.

Палермо вел машину в лабиринте маленьких улочек, и, когда они внезапно очутились на автостраде, Элизабет даже удивилась. Но потом решила, что удивляться нечему — он ведь местный житель. И на ближайшее время это его последняя поездка за рулем, напомнила себе Элизабет.

— Вас не слишком-то беспокоит моя судьба, верно? — внезапно спросил он.

Фраза совершенно не соответствовала уровню их отношений и застала Элизабет врасплох. Она только и смогла произнести:

— Я вас не знаю.

— Понятно. Я же осведомитель. Никто не любит осведомителей, даже если этот осведомитель помогает продвижению по службе. Я вас не осуждаю. Но хочу, чтобы вы знали: я бы никогда на это не пошел, если бы они не бросили меня.

— Конечно, я уверена в

этом, — ответила Элизабет, размышляя, далеко ли еще до Карсон-Сити.

Окружающее пространство было неестественно темным. Она представила себе пустыню со всех сторон, но не могла видеть ничего, кроме дороги.

— Чертовски верно, — продолжал Палермо. — Когда убили Старого Деда…

— Старого Деда?

— Кастильоне. Когда его убили, мне обещали защиту. И Ферраро тоже. Черта с два они его защитили, правильно? Потом я узнал, что они собирают своих ребят с оружием для какой-то важной операции, которую замыслил Карл Бала. А Ники Палермо может убираться к такой-то матери. Но это мы еще посмотрим.

— То есть вы поняли, что вас предали, — заметила Элизабет.

— Предали? — переспросил Палермо. Он помолчал, вглядываясь во тьму. — Да, я думаю, это верное слово. Сколько лет было — Ники, ты потрясающий, Ники, ты настоящий друг, Ники, я твой должник. А когда крыша внезапно рушится, что я слышу? Кто такой Ники Палермо?

— Что значит «крыша рушится»?

— Не знаю, леди, чем заняты все ваши люди, но, видно, не много они успевают. Вы должны знать о Кастильоне, верно? Господи помилуй, об этом же писали во всех газетах!

— Конечно, знаю, — ответила Элизабет.

— Так вот. Он был старым мафиози-миротворцем. Он держал всех этих молодых быков — Карла Балу, Тосканцио, Дэмона, Люпо, Де Леоне — всех их.

— Но я думала, он отошел от дел.

— В каком-то смысле так оно и было. Он уже имел все, что душа пожелает, поэтому не стремился получить больше. Я думаю, если в чем он и был заинтересован, так это в том, чтобы сохранять мир столько, сколько сможет.

— Но если Кастильоне отошел от дел, как ему это удавалось? У него ведь не было своих боевиков, верно?

— Дорогуша, так ведь и у Папы их нет, — хихикнул Палермо. — И у главы ООН. Когда Кастильоне принимал решения, их исполняли. Если нужно было придать им большую силу, он мог переговорить со всеми «семьями», и все делалось как надо. Те, кто поменьше и послабее, должны бояться, что крупные рыбы сожрут их. А большие парни, вроде Тосканцио, или Балы, или Дэмона, не заинтересованы в том, чтобы два десятка «семей» объединились против них. Кроме того, они не в состоянии доверять один другому. А Кастильоне — доверяли. Ему ничего не было нужно, кроме мира и покоя.

— Кто же хотел его смерти?

— А вы попробуйте сами догадаться, — ответил Палермо, покачав головой. — Мне это удалось. Кто от этого мог выиграть? Мелкая рыбешка, вроде Беллино или Люпо? Господи, да они жили только потому, что Кастильоне охранял их от крупных хищников. Они от страха в штаны наложили. Это должен быть кто-то настолько сильный, кто способен вступить в борьбу, одержать верх и пожрать всякую мелочь.

— Значит, вы думаете, что это сделал Тосканцио или Бала? А может, Дэмон?