Ученик пекаря
Шрифт:
— Но в замке все говорят, что это злое дело и занимаются им только дурные люди.
— Они и правы, и не правы одновременно. К ворожбе прибегают в основном дурные или, скорее, жадные люди. Но так бывает не всегда. Когда-то, много веков назад, ворожба в Обитаемых Землях была обычным делом. Она уходила корнями в седую древность. Но позднее власти стало тревожить то, как распределяется магическая сила: простой работник мог быть одарен ею точно так же, как и вельможа. И тогда властители, чтобы покончить со столь опасным положением вещей, решили искоренить всех чародеев разом. Мечом править проще, чем волшебством.
Лишь
Однако еще есть места, где она процветает. Места, которых не коснулся бег времени и где земля наделена такой же волшебной силой, как и те, кто живет на ней. Но таких мест становится все меньше, как и людей, способных почерпнуть из волшебного источника.
У Джека в голове все смешалось. Неужели то, что говорит Фальк, — правда? Всю жизнь Джеку внушали, что колдовство идет от дьявола, а этот человек вывернул все наизнанку.
— Так во мне нет зла?
— В каждом человеке есть и свет, и тьма — так же, как в мире есть день и есть ночь. Не думаю, что ты дурной человек, хотя ты многого мне не рассказываешь. — Фальк посмотрел Джеку в глаза. — Так ты и не сказал мне, кто ты. А твои родители? Откуда они родом?
Джека охватил гнев. Вот так всегда — все задают одни и те же вопросы, не задумываясь над тем, как тяжело ему на них отвечать.
— Я — ублюдок! Доволен теперь? Моя мать была шлюха и потеряла счет своим хахалям! — Джек вскочил и швырнул свою чашку в огонь.
— Где твоя мать теперь?
Неужто конца не будет его расспросам? Джек смотрел на деревянную плошку, охваченную пламенем. Гнев покинул его так же быстро, как и пришел. Он повернулся к Фальку:
— Она умерла восемь лет назад. В груди у нее выросла опухоль и съела ее.
— Как же ты жил один? — В невероятно синих глазах Фалька было столько сочувствия, что Джеку вдруг захотелось рассказать то, чего он еще никому не рассказывал.
— Да неплохо. В каком-то смысле мне стало даже легче. После ее смерти меня перестали дразнить и можно было делать вид, что я такой же, как все.
И снова Джек не получил осуждения, которого ожидал.
— Стыдиться своих родителей — еще не грех. Не следует только принимать на веру то, что говорят другие. Если твою мать прозвали шлюхой, это еще не значит, что она была ею на деле.
— Но почему... — встрепенулся Джек.
— Почему люди любят чернить других? Тут все так же, как и с колдовством. Тот, кто непонятен, кто чем-то отличается от них, вызывает ненависть.
— Да, она была не такой, как они! — Джека охватило волнение. Фальк не только помог ему высказаться, но представил все совсем в ином свете. — Она была чужестранка и пришла в Королевства, будучи уже взрослой.
— Откуда же она пришла?
— Не знаю, — потряс головой Джек. — Она никогда мне не говорила. Мне кажется, она кого-то или чего-то боялась.
— Ага. — Фальк поразмыслил, поглаживая бороду. — Возможно, она боялась не столько за себя, сколько за тебя. Если бы дело касалось только ее одной, почему бы ей было не посвятить тебя в свои тайны? Мне кажется, она скрывала свое прошлое лишь для того, чтобы уберечь тебя.
Что же это за человек такой, с необыкновенной легкостью опрокидывающий все,
— Что касается твоего незаконного происхождения, Джек, то многие большие люди Обитаемых Земель начинали так же. Сам архиепископ Рорнский родился без отца — а теперь об этом никто и не ведает. — Фальк встал и положил руку на плечо Джека. — Мой тебе совет — не питай ненависти к своему отцу.
Джек отпрянул:
— Почему вы думаете, будто я его ненавижу?
— Я сам испытал подобное чувство — ведь и меня тоже дразнили ублюдком. По собственной глупости я позволил злобе погубить мою жизнь. А ведь до двадцати трех лет все у меня шло хорошо. У меня была жена и трое детей, была своя земля. Но однажды ночью я услышал в таверне разговор. Один человек помянул мое имя и сказал, что дела мои идут хорошо. Другой только хмыкнул: «Ублюдок всегда останется ублюдком». Я вцепился ему в горло, и потребовалось четверо мужчин, чтобы оттащить меня прочь. Он чуть не умер, а меня приговорили отработать год на сланцевых рудниках. Все это время, вместо того чтобы думать о семье, я гнил в луже ненависти. Я клял своего отца за то, что он сделал меня предметом общего презрения, и винил его во всем.
В отличие от тебя я знал, кто он. Отбыв свой срок, я отыскал его, затратив на это много лет. Я кипел гневом и готовился к бою — а увидел перед собой жалкого, скрюченного ревматизмом старика.
Я поднес к его лицу кулак, и он взмолился о пощаде. Я и по сей день благодарю судьбу за то, что внял его мольбе.
Мы вместе поужинали и вдоволь наговорились. Он сказал мне, что не женился на моей матери только потому, что она происходила из знатной семьи и ей лучше было остаться незамужней, — ему не на что было содержать жену и ребенка. Сам не знаю, поверил я ему или нет, — это уже не имело значения. Он оказался самым обыкновенным человеком — не злым, не коварным, не заслуживающим кары.
Я оставил его и вернулся домой. Но моя жена с детьми уехала куда-то, оставив письмо с просьбой их не искать. Дальнейшая моя история чересчур длинна, чтобы ее рассказывать. Я повидал множество городов, говорил с множеством людей, был известен под многими именами. А теперь вот живу здесь один. Я говорю это тебе, Джек, к тому, чтобы ты не повторил моей ошибки. Не трать свое время на выдумку изощренных способов мести. Подобные замыслы в конце концов приведут тебя к гибели. — Фальк поставил чашку и вышел из шалаша, предоставив Джеку поразмыслить над его словами наедине.
Баралис вызвал к себе наемников, чтобы послать их за девушкой. Как и в прошлый раз, они встретились за воротами замка. Баралис, повинуясь какому-то смутному предчувствию, всякий раз брал с собой Кропа — в присутствии великана-слуги ему было спокойнее. А вот наемникам при виде Кропа сделалось явно не по себе.
— Я хочу, чтобы вы доставили девушку ко мне. Она находится к юго-востоку от Харвелла, в четырех сутках быстрой езды. — Взгляд Баралиса давал понять, что ему это известно доподлинно и возражений он не потерпит.