Ученик
Шрифт:
— Ну вот. Ты, я смотрю, драться начал. Зачем друга моего ударил, а? — еще более спокойным голосом спросил он. — Он ведь и сдачи тебе может дать, не задумывался об этом? У него тоже две ноги, если ты считать научился, что вообще говоря сомнительно, если судить по твоему поведению.
Ироническую издевку синеглазый не уловил.
— Ударил, и что, я по портфелю метил. Промахнулся. Не твое дело, — произнеся это, синеглазый хулиган попытался пнуть ногой еще раз, но не успел.
Получив едва ощутимый толчок в опорную ногу в момент удара, от неожиданности он не смог удержать равновесия и грохнулся на землю, немедленно перепачкавшись
И моментально заорал в голос: — Ты меня ударил!!! Ты за это ответишь! — и грязно выругался. Удивление в его голосе было настолько густо перемешано с ненавистью и злобой, что это казалось невероятным для мальчика семи лет от роду.
— Я же внятно сказал, — повторил он спокойно. — А ты слов, похоже, не понимаешь. Но я надеюсь, ты научишься. Рано или поздно. А слова такие рановато тебе произносить. Советую помыть рот с мылом, пока другие тебе не помыли.
Он повернул голову к по-прежнему сидящему на земле синеглазому пацану, имени которого не знал, и его глаза блеснули яростью.
Несмотря на ярость, он удивился, насколько спокойным и усталым показался его голос. Эмоции, разгоревшиеся внутри от созерцания этой картины, никуда не ушли. Но они были так далеко, настолько тесно переплелись с его собственными воспоминаниями, что он не мог дать им выхода. И уж точно не на виду у первоклашек.
Артем и Михаил стояли рядом и молча смотрели на него. Новенький и аккуратный портфель Михаила был перепачкан и выглядел ужасно. Комочки грязи также покрывали чистый и отглаженный форменный пиджачок и почему-то от созерцания этой картины у него самого слезы навернулись на глаза. Он представил себе, как этого симпатичного мальчика отправляют в школу, в которой его ждет не радость и веселье, а общение с теми, кто находит радость и веселье в том, чтобы издеваться над этими домашними и добрыми мальчуганами, не умеющими и не способными постоять за себя.
Он проглотил подкативший к горлу комок и присел рядом с мальчиками на корточки. Наклонив голову, чтобы они не могли увидеть выражение его лица и предательски подступившие к глазам слезы, он стал счищать грязь с портфеля и пиджака Михаила.
Синеглазый продолжал неразборчиво материться неподалеку, но почему-то не встал и продолжал сидеть на земле, безнадежно пачкая одежду. Местами уже появились лужи, относительно сухих островков земли было немного и мягкая и набухшая грязь охотно прилипала к одежде.
— Все, — тихо и едва слышно пробормотал он, стараясь не выдать своих эмоций.
— Все. Больше он вас не тронет, я обещаю.
И в этот момент оба мальчугана, и до этого всхлипывавшие, вдруг синхронно заревели, глядя куда-то ему за спину.
Он медленно обернулся и встал с корточек.
Все происшедшее заняло максимум пару минут, а то и меньше, и он был настолько сконцентрирован на двух мальчиках, загипнотизирован мерными «бумц — бумц» ударами по портфелю, настолько все происшедшее всколыхнуло его личные воспоминания, что он просто не обратил внимания на то, что все это время они были не одни.
Метрах в двадцати от них на старой скамейке, в тени густых ветвей дерева, той самой липы, до сих пор несущей на своем стволе отметину от удара Корейца, сидела группа людей.
На первый взгляд их было пять или шесть и среди них одна девушка. Все не уместились на скамейке, поэтому трое сидели рядом прямо на островке сухой земли под ветвями, на естественном бугорке, все еще покрытом пожухлой травой и сухими желтыми и красными
Скорее даже это был ее монолог, во время которого она бурно жестикулировала и размахивала руками и даже трясла ими перед носом соседа, который молча и невозмутимо отхлебывал пиво из индивидуальной на сей раз бутылки.
Он успел уловить движения ее рук буквально краем глаза, поскольку уже в тот момент, когда он встал и повернулся, с другого края скамейки поднялся второй парень и решительно направился в его сторону, отбросив в сторону бычок сигареты.
Остальные в этот самый момент замолчали, руки девушки бессильно опали и она опустила голову вниз, ее длинные пепельные волосы упали вниз и коснулись кончиками юбки, полностью скрыв лицо.
Сидевшие на траве шумно гоготнули и с интересом наблюдали за происходящим.
Артем и Миша в унисон ревели, наблюдая за приближающимся парнем, синеглазый первоклассник, наконец-то замолчав, продолжал сидеть в грязи с ехидным выражением на лице.
Он внутренне похолодел. Какая-то волна прокатилась по его телу от макушки до самых ног, и он ощутил, как будто мелкие иголочки кольнули в кончики пальцев. Несмотря на свою близорукость, он узнал девушку и парня, с которым она бурно выясняла отношения.
Только теперь он понял, что пытался ему объяснить и рассказать Артем, когда они спешили во двор. И пришедшее понимание было неприятным.
— Это что, и есть твоя сестра? — тихо спросил он Михаила, слегка повернув в его сторону голову. Михаил не ответил, он продолжал реветь, но слегка качнувшаяся вниз голова дала положительный ответ на этот вопрос. Ответ, который он уже знал.
Ее звали Олеся. В их школе ее единственную звали этим именем, и возможно одно это могло бы привлечь к ней внимание мальчиков. Может быть так, а может быть и нет, но так или иначе, рассуждать об этом было бессмысленно. От недостатка внимания со стороны противоположного пола она не страдала никогда и чуть ли не с первого дня в первом классе считалась самой красивой девушкой в школе. Олеся училась в параллельном классе и, как он быстро прикинул, была на полгода-год старше него.
Она была действительно красива. Правильные черты лица, высокие скулы, большие и пронзительно зеленые глаза, идеальная форма губ, все это, даже абсолютно не воспринимаемое в их возрасте, неосознанно привлекало к ней взгляды всегда, когда она шла по коридорам школы. Обычная школьная форма с черным повседневным передником настолько изящно облегала ее стройную фигуру, что даже заметив ее со спины, невозможно было оторвать свой взгляд. Мальчики ухаживали за ней с первого класса, а по рассказам, и в детском саду ей не давали прохода. Она принимала эти ухаживания как должное. Нести ее портфель после школы считалось великим достижением и редких счастливчиков, которые удостаивались этой почетной миссии, провожали уважительными и завистливыми взглядами. Она ни с кем не гуляла долго, никто не видел ее рассерженной или бурно выражающей свои эмоции. Она всегда была спокойной, и ироническая улыбка на ее губах часто вгоняла в краску очередного воздыхателя. Она никогда не пользовалась помадой, хотя большинство девочек не расставались с ней класса с пятого, откладывая деньги за завтраки, чтобы купить у спекулянтов вожделенный тюбик.