Ученики Берендея
Шрифт:
Почётная доска с фасада засверкала: «Общежитие» - буквами аршинными, ниже - пятистрочье злобным, неразборчивым петитом. Однако, громкость потрясала не только слух, находилось в состоянии неустанного движения здание само, и потому петит к прочтению не годился совершенно. На крыльце парадном вахтёрша восседала с тетрисом обыкновенным… нет, показалось. Была она с вязанием штатным и с неприступностью на скулах.
– Как у йих мозги выдерживают?
– проронила, глаз не поднимая.
– К кому?
–
– Мы к Синей Шапочке, - вдруг вырос за спиной Евгений. Евгений, гуру и дружище, вовремя приходит.
Движения вальяжны и расчётливы, хоть по секундомеру проверяй. Вязанье бесконечное отложила, фундаментальное приподняла иго (имея передышку, стул маленько клея выдавил из трещин) и выудила книгу с данными о постояльцах, по ступенькам алфавита пальцем повела.
На букву «С» нужной «шапочки» не оказалось.
– На двоих - одна Синяя Шапочка?
– переспросила.
– С ориентацией порядок? Когда на севере произрастали пальмы, на юге свирепствовал собачий холод.
– Посмотрите на букву «Ша», - сказал я.
Очки напялила грациозно, по-великосветски, огрызнулась по-простецки:
– Что на неё смотреть? Букв много разных, похожих мало… Раз вы, молодые люди, незнаемых высот в образовании достигли, это не даёт вам права похваляться. У нас, представьте, на сто вёрст вокруг не сдали ни единой школы. Как под крышу подходило дело, так хозяин сыскивался новый. Богатеи, знамо дело, денежки под что спускают, - то институт девиц на выставку, то казино, корчму и прочий бизнес… «Ша» - это где-то ближе к эпилогу, верно?
Даваться диву впору, как безграмотная дамбообразная матрона угадывает из книги имена. На то она и память.
– Нашла! Вот они, все туточки, родненькие; Зелёная, Крапчатая, Бедная да Бледная и Синяя. Читаем будто: Синий Головной Убор на стройку молодёжную подался… Слыхали, нет ли, города пустеют, зарастают лесом, работы привалило - край непочатый. На трудокапитал иные принцы падки: и справить свадебку, и отложить на памперсы, тетрадки.
– Куда?..
– У меня театрально дрогнул голос.
– Куда Красную подевали?
Фолиант захлопнула она, принялась за спицы.
– Кто ни приходит, всем Красную подавай. Журналисты, что ль? Сенсации вам тут не будет. Годков-то сколько ей, сам посчитай. Да померла Червонка той зимой, акурат как минское «Динамо» в чемпионы вышло. За общежитием ей обелиски установлены: от благодарных читателей, потом - от благородных писателей и ещё этих… благополучных издателей. Сходите, полюбуйтесь сами: по красной шапочке на обелиск стандартный вышло, со всем уважением к усопшей.
– Но я в окне сам лицезрел в головном уборе красном гражданина, если не гражданку, - настаиваю я.
Не может быть, те показалось, - она
– Ничуть! ВО ЛЖИ НЕТ НИКАКОГО СМЫСЛА.
Призадумалась, рукам не позволяя передышки, затем обеими всплеснула:
– Твоя правда, так то ж Дед Морозоносец. Проездом возвращался с праздников и загостил. Я намекала - де, пора за дело браться, так оне на перегаре говорят - ты нам не указ.
В нас троих, практически в упор, ударила шрапнель: шампанского запасы свободу обретали способом известным. «С Новым Годом!» - кричали справа. «Горько!
– надрывались слева, дружно принялись считать: - Тысяча… девятьсот девяносто девять… девятьсот девяносто восемь…»
Сообразил я первым, очевидно: «Жениха пора спасать».
Евгений указал себе за спину молча. Там, вдоль окон, с отрешённым взглядом брёл тощий музыкант со скрипочкой волшебно-малой, юноша совсем. Платье обветшало, ноги босы - столь неприветливы дороги, шалы и прохладны росы.
– Где тебя носит? Гости в сборе, а прохлаждается жених, - едва не выбросилась из окна вызывающе накрашенная дива - то ли мать невесты, то ль сама виновница застолья.
– Какие гости? Маринку я ищу. Это общежитие Минпротивопехотземводтранснедостоя?
– Хватит придуриваться! Сам на Маринку полюбуйся, до чего шикарна в свадебном наряде!
Если бы я мог видеть…
– Я сейчас, никуда не уходи.
Учителя за локоть тронул я, он головой мотнул: «Мы вмешиваться не должны, игра по здешним правилам идёт».
– Парень пропадёт! Он слеп, тем более! Сейчас мегера эта заключит в клеть птаху вольную.
– Слеп не только физически, неземного счастья эта птаха восхотела, ни разу к небесам не обратяся. Здесь и сейчас - иного не преемлет.
– Разве не жестоко? Когда-нибудь и он, как в сказке пригодится.
– Идущий напролом, не признающий компромисса - вряд ли. Наказан ослепленьем, но тот же путь штурмует.
– Разве это плохо?
– Президентом побывать желают миллионы, становится один.
– И варежку в окно швыряет мой приятель ловко.
Отдыхающим граната меньше беспокойства причиняет; набор стандартных обвинений, что услыхали мы, рассчитан на поражение сердец: «Поматросил - бросил кризиса мирового накануне?» - «Обольстительная, не затевай: в сериале новом сниматься я не стану!» - Напялив рукавицу тут же, будто очнулся белобородый ловелас. По всему видать, нулевые показатели в квартале настроили его на ударный лад. На крылечке Дед Морозоносец мимоходом учителю пожимает руки: «Евгений, я должник твой. И ты, Андрюшенька, перенимай, худому не научит. Синдбадский помнит всё!»