Училка и Чемпион
Шрифт:
Внутри меня начинает расти тревога. В желудке появляется неприятное чувство жжения, а по плечам бегут колючие мурашки.
«Это просто работа, Люба», — пытаюсь убедить себя. Но когда Алёна буквально льнёт к нему всем телом для кадра, это тревожное чувство становится реальной болью.
И вот кульминация. На последнем кадре она неожиданно вскидывает голову и целует его. Прижимается губами к его губам с таким творческим вдохновением, что просто прям бомба для съёмки, ага.
Быстро, но намеренно. Это не часть сценария, это её игра. Мирон отстраняется, что-то
Я сначала замираю, чтобы протолкнуть вдох в лёгкие, а потом разворачиваюсь и почти бегу к эскалатору. Сердце стучит так громко, что кажется, будто его слышит весь торговый центр.
— Блин, блин, блин.… — бормочу я, не сдерживая слёз, которые подступают к глазам.
Оказавшись на улице, сразу ловлю такси, не думая, куда ехать. Сажусь, и только после того, как водитель спрашивает адрес, называю школу.
Там сейчас никого. Тишина. А мне она и нужна.
Кабинет встречает меня той самой ожидаемой тишиной. Здесь всегда кажется безопасно, как будто за дверью остаётся весь остальной мир. Запираю дверь, ставлю сумку на стол и облокачиваюсь на него, чувствуя, как слёзы текут по щекам. Внутри пустота и боль. Я чувствую себя глупо, униженно.
Как будто ушат с помоями вылили на голову.
— Это просто работа, — повторяю я вслух, пытаясь убедить себя. Но воспоминание о том, как она прижималась к нему, как смотрела на него, как… целовала… это сводит с ума.
Слезы льются непрерывно, и я не могу их остановить. Опускаюсь на стул, закрываю лицо руками и просто плачу. В груди тяжело, дышать трудно.
Почему это так больно? Разве можно столько эмоций испытывать к одному человеку?
И тут раздаётся стук в дверь. Резкий, но не громкий. Я замираю, не сразу понимая, что делать.
Стук повторяется.
— Люба, можно? — голос Ильи Викторовича, нового физрука, доносится из-за двери.
Черт, почему именно сейчас?
Отморозиться и сделать вид, что меня здесь нет — глупо. Видел же наверняка.
Что он вообще делает в школе в такое время еще и в субботу?
Я быстро вытираю лицо руками, хотя понимаю, что выгляжу ужасно, и медленно открываю дверь.
Илья заходит внутрь, его взгляд сразу останавливается на моем лице.
— Всё в порядке? — спрашивает он мягко, но в голосе слышна тревога.
— Да, всё хорошо, — отвечаю я резко, пытаясь держать голос ровным. Но он явно не верит.
Он закрывает дверь и подходит ближе.
— Люба, что случилось? Если хотите поговорить, я здесь.
39
Илья Викторович смотрит на меня слишком внимательно, его взгляд как будто проникает под кожу. Я чувствую себя неуютно, словно оказалась в ловушке. Хочется, чтобы он просто ушёл и оставил мне одну, но он не двигается с места.
— Люба, послушайте, — мягко говорит он, как будто хочет меня успокоить. — Мне трудно видеть вас в таком состоянии. Кто-то явно причинил вам боль. Тот, кто это сделал, недостоин ни единой вашей слезы.
Я прочищаю
— Всё нормально, Илья. Спасибо, что зашли, но мне правда лучше побыть одной, — повторяю я, надеясь, что это звучит достаточно убедительно.
Он отходит на шаг, но не уходит.
— Люба, ну правда. Разве мужчина, который довёл вас до такого состояния, достоин вас?
Я ошарашенно смотрю на него. Его слова вызывают странную смесь недоумения и раздражения.
— Спасибо за заботу, но это не ваше дело, — отвечаю я сразу, чувствуя, как начинаю злиться. — Илья, пожалуйста, уходите.
Но вместо того, чтобы уйти, он делает шаг вперед, его голос становится мягче, и он продолжает почти шепотом.
— Люба, вы так прекрасны. Я не могу смотреть на вас в таком состоянии, и не хочу, чтобы вы страдали.
О Боже! Что?
— Илья, прекратите, — говорю твёрдо, чувствуя, как внутри растёт тревога.
Он снова не слушает. Его слова начинают звучать всё более навязчиво, а сам он слишком близко. Внедрение в моё личное пространство ощущается так мощно, что я чувствую нехватку кислорода.
И тут он делает то, чего я никак ожидать не могла.
Он подаётся вперёд, обхватывает меня за талию и, резко притянув к себе, пытается поцеловать.
— Не надо! — резко отстраняюсь, чувствуя, как паника начинает меня захлёстывать. — Вы.… что творите?! Вам лучше уйти! Сейчас!
Но он не понимает — или не хочет понимать. Взгляд его становится каким-то напряженным, движения — более напористыми. Я пытаюсь оттолкнуть его, но он хватает меня за запястье и резко дёргает на себя.
Я впечатываюсь в его грудь и тут же оказываюсь прижата к ней крепко-накрепко. Внутри всё леденеет от паники, горло перехватывает, кажется, даже волосы на голове шевелятся от страха.
— Пусти! — со всей дури луплю его кулаками по плечам, но ему вообще по боку.
— Ну зачем тебе этот придурок, ну? — он встряхивает меня, словно тряпичную куклу, второй рукой он хватает за скулы и крепко фиксирует, заставляя посмотреть на него. — Он ничтожество. Он никогда не оценит такую как ты, понимаешь? Ему плевать на твои чувства. Он будет трахать тёлок, как и трахал. Он же, блядь, звезда, перед ним каждая готова рогатки раскинуть. А тебе оно надо?
Взгляд у него безумный. Тёмный, полный ненависти. Она, как разлитый в море мазут, отравляет его — это видно. Годами отравляет.
— Убери от меня руки, — пытаюсь говорить твёрдо, но голос дрожит. — Быстро!
— А то что? — в тёмном взгляде — лёд. Ему плевать на меня, я это прекрасно понимаю. Он пойдёт на ужасное, только бы досадить Мирону. Жуткая догадка обжигает — он ведь и в школу пришёл работать, чтобы подобраться к Мирону. Из-за меня пришёл! Или из-за Игоря!
В следующий момент дверь кабинета распахивается с такой силой, что ее ручка ударяется о стену. Я слышу тяжёлые шаги и, обернувшись, вижу Мирона. Лицо его перекошено яростью, глаза сверкают, как у разъярённого зверя.