Училка и Чемпион
Шрифт:
Я хватаюсь за голову. Сердце колотится так, будто его сейчас разорвёт. Мирон… Мирон и его дурацкий темперамент. Почему он вечно лезет в передряги?
Телефон снова начинает вибрировать на столе, и я подскакиваю, словно это бомба, а не входящий звонок. На экране опять его имя.
— Блин.… — шепчу, беря телефон в руки.
Секунда. Две. Три. Снова кладу его обратно. Не могу. В голове сплошной хаос. Обида, тревога, злость — всё смешивается.
Чтобы отвлечься, захожу в телефон, листаю
Какого фига я вообще подписалась на её канал?
Она пишет про Мирона. О его травме. О том, что драться из-за какой-то ерунды — это верх глупости. Что звезде такого уровня нужно думать о последствиях.
В конце поста прикреплено фото. Она стоит рядом с ним у входа в больницу, выглядит как всегда идеально: волосы уложены, улыбка сияет. Мирон рядом с ней. Вроде серьёзен, но стоит рядом.
Эта картинка будто ножом по сердцу. Я чувствую, как всё внутри обжигает. Она там, а я здесь, прокручиваю новости и не знаю, что делать. Эта девица опять рядом, улыбается, обнимает…
— Чёртова инстаграммная* кукла, — шепчу я, чувствуя, как слезы снова подступают.
Почему он ей позволяет? Почему не послал ее куда подальше? Или она просто всегда будет в его жизни? А таких, как она, ведь будет всегда много. Он — звезда, вокруг него всегда будут такие женщины. Красивые, яркие, дерзкие.
А я? Я не могу конкурировать. Не хочу.
Эти отношения приносят слишком много боли. Постоянные обиды, страхи, ревность. Я не готова к этому.
Закрываю телефон, откидываюсь на диван и утыкаюсь лицом в подушку.
Наверное, физрук был прав. Может, Мирон действительно не для меня.
___
* соц. сеть, запрещённая в РФ
41
Всё тянется одинаково: дни серые, мысли вязкие, как глина. На уроках я будто существую на автомате. Речь течёт сама, руки что-то пишут на доске, но в голове — пустота. Дети улыбаются, задают вопросы, смеются, а я как будто где-то далеко. Всё кажется размытым.
Первый, второй, пятый урок.
Понедельник, вторник, пятница…
Новогодние праздники на носу. Обычно я жду этого времени года: гирлянды, блеск мишуры, запах мандаринов и корицы. Иногда у нас на юге даже снег искрится за окнами, в классе звучат шутки и смех. Но сейчас всё это кажется фоном, как старая открытка.
Украшаю класс с учениками, готовлю плакаты для праздничного часа, но внутри ничего не трепещет. Даже привычная радость от детского восторга кажется глухой.
Тусклость — именно так можно охарактеризовать моё состояние.
Мирон больше не звонит. Телефон молчит, как будто ничего и не было. Я думала, что он придет. Если бы
Но он не пришёл.
Это ли не ответ на все мои сомнения?
Мы слишком разные. Его жизнь — это толпы поклонников, камеры, блеск, идеальные женщины вроде этой Алёны, готовые в любой момент оказаться рядом. А я… Я совсем другая. И лучше разорвать это сейчас, чем потом быть втянутой в его хаос. Я не выдержу этой боли, этого постоянного страха, ревности, обид.
Моё бедное сердце кричит, что я уже опоздала с осторожностью… Надо было раньше думать.
Но лучше хотя бы попытаться не увязнуть ещё глубже.
На неделе приходит новость, которая вызывает бурю в учительской: физрук уволился. Коллектив обсуждает это так, будто он был здесь десятки лет, а не пару недель. Женщины сетуют на его уход, обмениваются вздохами и шутками.
— Такой мужчина! — говорит Нина Петровна, поправляя очки. — Вот бы ещё немного задержался, а тут взял и ушёл. Даже на новогодний корпоратив не остался, эх.
Я же только выдыхаю с облегчением. Без него дышится легче. Как будто из воздуха ушло что-то липкое и давящее. И никто из коллег даже не догадывается, что его уход для меня — будто сняли огромный груз с плеч.
Сегодня после уроков ко мне неожиданно заглядывает Игорь. Его обычно нахальное выражение лица сменилось чем-то растерянным. Он стоит на пороге кабинета, теребит лямку рюкзака, и я сразу понимаю, что что-то случилось.
— Игорь? — зову его, приглашая зайти внутрь. — Всё в порядке?
Он кивает, но его глаза бегают по сторонам, словно он не знает, с чего начать. Мы садимся, и я жду, пока он заговорит.
— Любовь Андреевна, — наконец начинает он, — вы можете с отцом поговорить?
Я замираю. В груди что-то сжимается, а сердце пропускает удар.
— Что-то случилось? — спрашиваю я, стараясь говорить спокойно, но внутри всё напряжено.
Игорь кивает, его голос становится тише:
— Он.… пьёт. Не постоянно, но часто. Я никогда его таким не видел. После той драки врачи сказали, что с рукой плохо. Что нужна реабилитация, но он не хочет. Он думает, что больше никогда не выйдет на ринг.
Я закрываю глаза, пытаясь переварить его слова. Где-то в сердце больно ширяет спица.
Вина?
Нет-нет, это так не работает. Он не несет ответственности за мои эмоции, а я за его. Мы взрослые люди.
— Пожалуйста, поговорите с ним! — продолжает Игорь, его голос дрожит. — Он слушает только вас. Я не знаю, что делать. Мне страшно за него.
Смотрю на Игоря. Раньше он казался дерзким мальчишкой, которому море по колено. А сейчас передо мной испуганный ребёнок, который потерял опору.