Учитель афганского
Шрифт:
Чума сел, и машина поехала вкруг парка. Он заметил, что вода в парковых озерцах имеет глиняно-желтый цвет.
— С кем имею честь? — спросил Чума.
— Называйте меня Иван Иванович. Я вас слушаю.
— Хорошо, перейдем сразу к делу. Есть один человек, который, скажем так, чересчур ретиво исполняет свои служебные обязанности. Нельзя ли его… притормозить?
— Имя. Должность.
— ОВИР. Его фамилия Сабиров. Он занимается оформлением выезда в южном направлении: Пакистан, Афганистан, Иран.
— Тридцать тысяч.
Чума предусмотрел
— Давайте, — «Иван Иванович» остановил машину, взял деньги, сразу пересчитал. — Я сейчас выйду, а вы езжайте прямо по проспекту Рашидова. К вам подсядут.
И он вышел из машины. Пока Чума выбирался со своей стороны и обходил иномарку, «Иван Иванович» как сквозь землю провалился, хотя скрыться было решительно негде. Обочина была гола, ни кустика.
Доехав до бывшего музея Ленина, Чума увидел голосующую на обочине женщину. По местной моде на ней было длинное черное пальто до пят, лицо почти полностью скрыто темным платком.
Еще до полной остановки женщина открыла дверь и плюхнулась на сиденье рядом.
— Привет, красавчик, — развязно сказала она, сразу освобождаясь от платка.
У нее оказалось по-мужскому грубое лицо: узкие как лезвия, недовольно поджатые губы, большой нос с горбинкой, глубоко посаженные мелкие глаза.
Что было особенно неприятно Чуме в подобного типа женщинах, так это то, что все они без исключения считали себя красавицами и вели себя с потрясающим бесстыдством и бестактностью.
«Красотка» без стеснения поизучала его своими мышиными глазками. По ходу она расстегнула пальто и закинула одну ногу за другую, видно решив окончательно сразить его своей красотой.
Ноги были кривые как у кавалериста со стажем.
Женщина с интересом поизучала произведенный ею эффект и жеманно сказала:
— А по телеку ты не такой урод как на самом деле.
— Давайте лучше перейдем к делу, — сказал Чума, он с трудом сдерживал себя, от женщины пахло как от рядового бомжа, к тому же она, надеясь перешибить запашок, вылила на себя чересчур много дешевого одеколона, и директор чувствовал, что еще немного, и его стошнит.
— Кого надо убрать?
— Я не говорил убрать. Скажем, припугнуть.
— Говори имя, и где его можно найти. За все уплочено.
Чума сказал, стараясь дышать исключительно в открытое окно.
— Мы могли бы встретиться потом, после дела, — промурлыкала женщина. — Если у тебя, конечно, найдутся бабки, чтобы заплатить за удовольствие. Меня зовут Ширин, милый.
Она попросила притормозить, что он выполнил с большой охотой.
Остановившись на площади Независимости, украшенной памятником, напоминающим гигантский микрофон, и открыв дверцы, он проветривал машину, когда рядом очутился «Иван Иванович». Он молча опустился в водительское кресло и умчался.
А Чума еще четверть часа ловил такси.
ОВИР располагался в старом обветшалом здании с отваливающейся по фронтону штукатуркой.
Подвозивший Ширин частник остановился
— Красавчик, может, встретимся вечерком, — промурлыкала она, по-привычке бегая глазами из стороны в сторону.
— У меня для этого жена есть, — возразил водитель, молодой черноусый парень.
— Ах ты, скотина! — закричала Ширин, швыряя деньги, настроение женщины сразу и бесповоротно испортилось. — Все вы свиньи! У вас на уме только одно!
Когда она вышла из машины, то на глазах ее были мелкие злые слезки.
— Скоты, сволочи, — бормотала она.
Заметив плачущую женщину, остановился пожилой прохожий и заботливо спросил:
— Что с вами? Что случилось? Успокойтесь, пожалуста. Не надо так расстраиваться.
Ширин нервно выдернула руку и буквально завизжала:
— Не смей меня лапать, скот!
— Что с вами? — изумился пожилой. — Я ведь только спросил.
— Иди, иди! Спросил он! — издевательски повторила Ширин. — Старый, а все туда же. О душе бы лучше подумал, дедушка, ведь тебе помирать скоро.
Ошеломленный прохожий что-то пролепетал и бросился наутек, нашаривая в кармане валидол.
— Чеши-чеши, импотент! — зло крикнула вслед Ширин.
Она вошла в здание и, узнав по висящему на стене табло номер кабинета Сабирова, а также этаж, второй, направилась прямиком туда. Шаги ее были резкими и нервными, но не суетливыми. Маленькие слезки она деловито обтерла рукавом. Ей заплатили за работу, и ее надо было сделать.
На втором этаже находилось несколько кабинетов. Перед теми, которые оформляли документы на выезд в Россию, томились в молчаливых очередях терпеливые замученные бюрократической казуистикой люди, выгнанные из своих квартир, и еще не знающие, что ждет их на исторической родине, но которым некуда было больше податься.
Перед кабинетом Сабирова никого не было, Ширин, толкнув дверь, вошла.
Сабиров, полный, красиво седеющий мужчина в роговых очках, сидел за столом. Он пригласил вошедшую женщину сесть, но она осталась стоять.
Кабинет не имел никаких изысков, но был чисто прибран, светел, тихо наигрывало радио. Несмотря на всю простоту, на Ширин он произвел неизгладимое впечатление.
Сидят тут в чистом, музычку слушают, а она, можно сказать, святая женщина вынуждена шататься по грязным улицам и на каждом шагу выслушивать похабные предложения. Из ее глаз опять брызнули слезы.
Сабиров выскочил из-за стола, подошел и торопливо усадил на стоящий у стены диван. От чиновника шел запах чистого тела и хорошего ненавязчивого дезодоранта. Слезы Ширин сразу высохли. От злости.
Сабиров тем временем вновь вскочил и кому-то позвонил. Ширин во все глаза поедала взглядом его белоснежную рубашку, словно выбирая цель.
Сабиров вернулся и опять сел рядом с ней. Открылась дверь, и вошел еще один мужчина, наверное, одногодок и друг Сабирова. В руке у него был стакан с чаем, он протянул его Ширин, но она не взяла, тогда он поставил его на стол и сел рядом.