Учитель Гнус. Верноподданный. Новеллы
Шрифт:
Так как Дидерих заговорил громче, Вулков повернулся к нему.
— Вы все еще здесь? — спросил он.
И Дидерих ответил вновь замершим голосом:
— Господин регирунгспрезидент…
— Что вам от меня нужно? Я с вами не знаком. Никогда не имел с вами никаких дел.
— Господин президент, в интересах дела национализма…
— С лицами, которые спекулируют земельными участками, я не веду никаких дел. Продайте ваш участок, и баста. Тогда поговорим.
Дидерих, белый как мел, чувствуя
— А если я соглашусь, наш договор остается в силе? Орден? Намек Клюзингу? Почетный председатель?
Вулков скроил гримасу:
— Ладно уж! Но продать немедленно.
Дидерих задыхался.
— Я принесу эту жертву, — сказал он. — Самое драгоценное, чем обладает истый монархист, — мои верноподданнические чувства должны быть превыше всякого подозрения.
— Разумеется, — буркнул Вулков, и Дидерих ретировался, гордый своим отступлением, хотя его и удручало сознание, что Вулков едва терпит его как союзника, точно так же как он едва терпит своего механика.
Магду и Эмми он застал в салоне; они сидели одни-одинешеньки, перелистывая какой-то роскошный альбом. Гости разошлись, фрау Вулков также покинула их: ей надо было переодеться к предстоящему вечеру у супруги полковника фон Гафке.
— Моя беседа с господином Вулковом дала вполне удовлетворительные для обеих сторон результаты, — сказал он сестрам, а когда они вышли на улицу, добавил: — Только сейчас я понял, что значит, когда ведут переговоры два корректных человека. В нынешнем деловом мире с его еврейским засильем об этом и представления не имеют.
Эмми, возбужденная не меньше Дидериха, заявила, что она собирается брать уроки верховой езды.
— Если я дам тебе на это денег, — сказал Дидерих, но лишь порядка ради. Он был горд за Эмми. — Скажи, у лейтенанта фон Брицена есть сестры? — спросил он. — Постарайся познакомиться с ними и добиться для всех нас приглашения на ближайший прием у фрау фон Гафке. — Как раз в эту минуту на противоположной стороне проходил сам полковник. Дидерих долго смотрел ему вслед. — Я прекрасно знаю, что оглядываться неприлично, но ведь это высшая власть, а она так притягательна!
Договор с Вулковом только прибавил Дидериху забот. Реальному обязательству продать дом он мог противопоставить всего лишь надежды и перспективы, — очень дерзкие надежды и туманные перспективы… Однажды в воскресенье — морозило и уже темнело — Дидерих отправился в городской парк и на уединенной дорожке повстречал Вольфганга Бука.
— Я все-таки иду на сцену, — заявил Бук. — Решено окончательно.
— А адвокатская карьера? А женитьба?
— Я пробовал стать на этот путь, но театр влечет сильнее. Там, знаете ли, меньше ломают комедию, честнее делают свое дело. Да и женщины красивей.
— Это еще не основание, — ответил Дидерих.
Но
— Должен признаться, что пущенный о нас с Густой слух позабавил меня. Но, с другой стороны, при всей его нелепости он существует, девушка страдает, и я не могу ее больше компрометировать.
Дидерих искоса бросил на Бука испытующий взгляд: у него создалось впечатление, что Вольфганг ухватился за эту сплетню лишь как за предлог уклониться от женитьбы.
— Вы, конечно, понимаете, — строго сказал Дидерих, — в какое положение ставите свою невесту. Теперь ее не всякий согласится взять замуж. Надо быть рыцарем, чтобы сделать это.
Бук был того же мнения.
— При таких обстоятельствах, — многозначительно сказал он, — подлинно современному человеку с широким взглядом на вещи должно доставить особое удовлетворение вступиться за девушку и поднять ее до себя. В данном случае, когда ко всему в придачу есть деньги, благородство в конце концов непременно восторжествует: вспомните божий суд в «Лоэнгрине» {142} .
— А «Лоэнгрин» тут при чем?
Но Бук, чем-то явно обеспокоенный, не ответил: они были у Саксонских ворот.
— Зайдемте? — спросил Бук.
— Куда?
— А вот сюда. Швейнихенштрассе, семьдесят семь. Надо же в конце концов сказать ей, быть может, вы могли бы…
Дидерих присвистнул сквозь зубы.
— Ну, знаете… Вы до сих пор ей ничего не сказали? Вы сообщаете об этом сначала посторонним? Что же, ваше дело, драгоценнейший, только меня, пожалуйста, не впутывайте, я не имею обыкновения объявлять чужим невестам о расторжении помолвки.
— Сделайте исключение, — попросил Бук. — В жизни для меня всякие сцены очень тягостны.
— Я человек принципа, — сказал Дидерих.
Бук пошел на уступки:
— Я вас не прошу что-либо говорить. Пусть ваша роль будет бессловесная, вы и тогда послужите мне моральной поддержкой.
— Моральной? — переспросил Дидерих.
— В качестве, так сказать, представителя рокового слуха.
— Что вы хотите сказать?
— Я шучу. Вот мы и пришли, идемте!
И Дидерих, смущенный последними словами Бука, без возражений двинулся за ним.
Фрау Даймхен не оказалось дома, а Густа заставила себя ждать. Бук пошел взглянуть, что ее задерживает. Наконец она вошла, но одна.
— Как будто и Вольфганг был здесь? — спросила она.
Бук сбежал!
— Понять не могу, — сказал Дидерих. — У него был к вам неотложный разговор. — Густа покраснела. Дидерих повернулся к дверям. — В таком случае разрешите и мне откланяться!
— А какой у него был разговор? — допытывалась она, — Ведь не часто случается, чтобы ему было что-либо нужно. И зачем он привел вас?