Учитель и его время
Шрифт:
Лавочники, казаки, жандармы и… интеллигенция, ударившаяся в бизнес, – опора режима. После Первомая он будет существовать в глазах честных людей только как режим. Режимной становится и армия, откармливаемая за счет народа. Армия, в которую и за деньги никого загнать нельзя, разве что безработных.
Процесс перерождения бывших якобы коммунистов, позже якобы демократов в палачей исторически неизбежен. Это обычная эволюция представителей мелкобуржуазной среды. Но и протест неизбежен. Глумление над людьми труда восстановит в них память о средствах борьбы пролетариата за свое освобождение.
Только подавлением
Эта мерзость вскоре сменилась целой серией мерзости. Ельцин своим Указом, нарушив Конституцию, которой присягал, распустил Верховный Совет России. Это случилось в сентябре 1993 г. и закончилось расстрелом безоружных людей у стен Останкино и расстрелом из танковых орудий Белого дома. Это видели и в Москве, и в Саратове. Это видел весь мир. Я думаю, что я и Е. В. смотрели на происходящий ужас по телевизору одними глазами.
Я писал ему тогда, а он молчал, но ведь неизвестно, что тяжелее – кричать от боли или молчать…
Как это было? Я писал:
«Мечутся властные кони…». Власть шатается. Генералы колеблются. Но и те, кто в Белом доме возглавляет оппозицию, не имеют абсолютного авторитета. Руководство КПРФ – вне борьбы. И это не проявление мудрости, а генетически детерминированный паралич революционного действия, этой немарксистской партии. А это таит опасность авантюризма и спровоцированного неподготовленного выступления. Интеллигенция визжит от страха: «Да задавите вы эту гадину!» (Имеются в виду советские люди.)».
«4 октября. Поход на Останкино с целью вырвать у власти возможность гласности для восставших. В ответ – расстрел безоружных на дорожках останкинского парка. И почти одновременно – новое оцепление Белого дома и его осада. На телеэкране кадры расстрела тех, «то стремился уйти. Расстрел сотен людей на соседнем стадионе. Расстрел из танковых орудий парламента. Превращение Белого дома в черный. Гнусные картины массового любопытства московских обывателей».
«Ликование на крови. Преследование членов Конституционного суда. Расправа над депутатами под улюлюканье обывателей. Арестованных сажают в «Лефортово». И те, кто на мосту стоял, глазея на кровавое побоище, как в цирке, и те, кто не стоял, зажили новой жизнью, но уже без Советской власти».
«Свидетели и пострадавшие ныне разошлись по стране и несут людям страшную правду о злодеянии режима. Они будут свидетельствовать об этом всю свою жизнь».
Замечательный советский писатель В. Розов в эти дни писал:
«Забвение истины – путь в дебри, в джунгли. Особенно страшно, когда интеллигенция мутирует, когда она, которая веками стояла на стороне униженных и оскорбленных, была поборницей добра и милосердия, вдруг, оскалившись, начинает вопить о мщении, о безжалостности, об уничтожении «врага». Кровь, пролитая при расстреле Дома Советов, навеки запятнала их пиджаки, фраки и мундиры.. Слезы матерей, отцов, жен, детей по убитым и покалеченным выступают белой солью на их упитанных лицах».
Ему, наверное, кричать тоже было легче, чем молчать.
«Вся страна разделилась на тех, кто во внутреннем, и тех, кто
«Что-то большее, чем расстояние и время, сдерживает желание писать. Какое-то обледенение души, скованность, отсутствие чистого воздуха. Особенно сейчас – после подавления народного восстания. Его преждевременность была четко рассчитана, навязана унизительными условиями жизни. Пар был выпущен до того, как котел закипел. Но и не действовать было нельзя. Время лечит, копит силы. Нужны работа с людьми, терпение и вера.
То, что произошло в течение последнего месяца, при всей трагичности случившегося, – только верхняя часть айсберга, поверхностный слой процессов. Глубже, у дна социальной жизни, – колоссальные резервы протеста.
Когда говорят о живой крови, крови, пролитой в схватке рабочих с жандармами, забывают о вымирании населения страны, прежде всего трудящихся, – процессе более зловещем, чем естественный экстремизм отчаяния и протеста. Об этой медленной смерти народа за счет неродившихся и преждевременно умерших – власти молчат».
Да, мои суждения были радикальнее, чем у Е. В. Ему все же казалось возможным, философски воспринимая происходящее, пережить перемены. А ведь вечером от программы «Время» его оторвать было невозможно, даже просил в этот час не звонить…
Он понимал меня. На мои «стоны» он многозначительно отвечал: «Желаю сохранения свойственных Вам душевной твердости и оптимизма – столь важных в наше сложное, тревожное время».
Пришел черед следующему преступлению власти – чеченскому побоищу, стоившему тысяч жизней. Но Чечня – это не Белый дом, который за 3 часа можно сжечь вместе с людьми, Чечня – это и не Россия, а если Россия, то какая? Имперская, царская? Советская, социалистическая? Или ельцинская, мафиозная? Не зря в газетах промелькнуло: «Бей Чечню, чтобы Россия боялась!»
В Саратовский госпиталь поступают раненые из Чечни… Но и в обстановке нарастающей «чеченизации» России жизнь все же продолжалась. Я писал Е. В.:
«Провели заседание общества пульмонологов Саратова. Пришло до 70 врачей. Люди тянутся к сохранившимся очагам организованной работы. Это видно и по более осознанному отклику молодежи на предложения клинической и научной деятельности, несмотря та прогрессирующую бедность и поиски хлеба насущного. Думаю, что это проявление самозащиты, сохранения себя в нематериальной сфере, своеобразная компенсаторная реакция. Конечно, ее нужно видеть и поддерживать. Это задача конгрессов, в том числе национальных, но это и задача внефорумной работы, работы «в низинке», там, где бьют родники и бегут ручьи, – завтрашняя пульмонологическая Волга. А иначе заилится и встанет».
«Сентябрь 1994 г. В Саратове проходит II съезд фтизиатров РОССИИ и СНГ. Более 500 человек. Среди делегатов – академики А. Г. Хоменко, Н. В. Путов, проф. Приймак и другие. С туберкулезом в стране плохи дела и именно начиная с 1991 г. Анализ, данный на съезде и в его резолюции, обличает антинародный курс правительства «реформ» в большей мере, чем десяток пикетов. Положение с туберкулезом в последние 2—3 года приняло размеры эпидемии. В материалах съезда указывалось: «В России смертность от туберкулеза снизилась с 1970 по 1990 г. в 2 раза, а начиная с 1991 г., наблюдается абсолютный и относительный рост этого показателя…».