Учитель из Меджибожа
Шрифт:
Кто из пекарей Меджибожа и всей округи мог сравниться с дядей Самсоном? Да, пожалуй, никто!
Было время, когда он владел собственной, правда, небольшой, пекарней — наследство от отца и деда. Упаси бог, не пользовался он чужим трудом! Работали у печи и желобов только его дети и жена.
Это была в своем роде эдакая артель. Но когда кустарные заведения вышли из моды, старый пекарь со своей оравой перешел в кооперацию.
Из-за конфликта со старым знатоком хлебопекарского ремесла в Меджибоже дело ничуть не пострадало. Булки от этого не стали ни хуже, ни лучше, ни свежее, ни черствее!
Заведение Самсона
Так дело тянулось до начала Отечественной войны. В первый же день погасли печи.
Старый пекарь в неизменном колпаке и фартуке, с загорелым лицом и добрыми глазами, окруженными сетью морщинок, стоял на пороге филии и грустно наблюдал, как молодые ребята, простившись с родными и близкими, с котомками за плечами спешили в военкомат.
Глубокое горе появилось в глазах пекаря. Он чувствовал, что предстоит многое пережить… Так неожиданно обрушилась фашистская лавина на страну. Сбросить бы с плеч пару десятков лет, и он тоже пошел бы на войну вместе с молодыми парнями. Тоже подставил бы плечо, чтобы скорее разгромить ненавистного врага, мерзкого Гитлера с его кровожадной сворой.
Но что долго говорить. Вместо фронта старого пекаря с семьей отправили далеко на Урал, и там он кое-как прожил эти тяжелые годы. Но как только услышал, что Красная Армия приближается к Бугу, отправился с женой в обратный путь.
Один бог ведает, с какими трудностями добрался он до местечка и как пережил то, что застал дома после изгнания оккупантов.
От улицы, где он жил, осталась груда камней. А ведь там старик провел свои лучшие годы. После недолгих поисков он нашел полуразрушенный домишко, привел его в божеский вид и постепенно свил себе новое гнездо.
Самсон один из первых вернулся домой из эвакуации.
Годы были уже не те, и здоровье не такое, что прежде. А ведь в свое время он легко поднимал два мешка муки и бежал с ними на крутую горку, где стояла его пекарня. Л еще раньше, в молодости, мог взвалить на плечи еще больший груз и, встретив соседа, остановиться с ним на полчасика потолковать о жизни и политических делах…
Да, водилась когда-то силенка. А теперь?..
Теперь ему уже нелегко даже принести пару ведер воды из колодца. Но, несмотря на это, все же трудился день и ночь. Знал, что, кроме него, некому работать. Кто же все в доме сделает? Может, те, что лежат в земле за местечком?
Вскоре он и печь сложил. Пока восстановят здесь большую пекарню-филию, придется ему изготовлять хлеб и булочки для прибывающих и для тех, кто чудом уцелел, особенно для возвратившихся с войны солдат.
Частенько старый пекарь, надев свой видавший виды пиджак, помятый картуз и взяв толстую суковатую палку, отправлялся на станцию встречать поезд. У него могли не только узнать все новости Меджибожа, но также находили уголок, чтобы пожить несколько дней, пока подыщут какое-либо жилище.
Нельзя сказать, что много знакомых земляков он встречал на станции. Возвращались издалека одиночки. Многие, узнав, что осталось от Меджибожа, застревали в пути, устраивались в других местах. Приезжали отдельные семьи, которые эвакуировались в страшные первые дни войны, вернулись некоторые с фронта, инвалиды из госпиталей. Старик радушно их встречал, помогал первое время чем только мог. Всем прибывшим
Очень поседевший пекарь совсем было пал духом. По несколько дней ни одна душа сюда не приезжала, словно Меджибож навсегда забыт богом и людьми. От этого становилось тяжело на душе. Боже, какое это когда-то было веселое местечко! Кажется, во всей округе не бывало так шумно, как здесь! Никто, кажется, так не умел смеяться, радоваться, шутить, как эти люди. Кто здесь не рассказывал бесконечные истории и анекдоты, смешившие до колик даже самых мрачных людей! Какие парни и девчата тут жили! Какие забавные балагуры-ремесленники попадались на каждом шагу! И как ни было горько на душе людям, никто не падал духом, не склонили головы, продолжали шутить всем бедам на зло!
А теперь?
Сердце разрывалось! И он часто повторял, глядя на страшные руины, поросшие бурьянами:
«Меджибож, Меджибож, что с тобой стряслось. Где твой смех? Кто придет теперь поднимать тебя из руин? Откуда возьмутся руки, которые излечат и придадут местечку былую красу и раздолье? Кто будет петь веселые песни, кто будет плясать на свадьбах, о которых здесь уже давненько позабыли?!
Что с тобой сталось, столица мудрости и смеха целого края, столица Балшема и Гершелэ из Острополья?!
Кто тебя возродит? Городок со славной историей, где жили в дружбе и согласии и трудились рядом веселые мастеровые — украинцы, евреи, русские, поляки… Они вместе радовались и горевали, плакали и смеялись… И вот ворвались сюда фашистские палачи и смели все на своем пути, оставив лишь массовые могилы. Ни женщин, ни детей, ни стариков, никого, гады, не пощадили! Проклятые, во что превратили эти звери в человечьем облике некогда чудесное местечко!»
Но Самсон не прекращал ездить на станцию в ожидании людей с Большой земли. Может, встретит кого-нибудь из знакомых, друзей, их детей, внуков. Расстрелянных уже не дождешься. Но те, которые успели выехать отсюда в глубокий тыл, и ребята, ушедшие на фронт, пусть не все, но хоть некоторые ведь наверняка вернутся! Как может быть иначе? Разве человек способен забыть свой родимый угол? Если не навсегда, то хотя бы на время, а приедут! Хотя бы для того, чтобы проведать могилы родных и близких, расстрелянных и замученных…
Тех, кто вернется, он встретит с распростертыми объятиями, как сыновей и дочерей. Только бы приехали, да поскорее. Он ведь не может жить без людей — помрет от тоски и скуки!
В один из таких дней старый пекарь стоял в ожидании поезда на станции, опершись о свою суковатую палку, и размышлял о жизни.
Подошел запыленный, задымленный поезд, и из одного переполненного вагона вышел на платформу стройный военный с худощавым лицом, русыми волосами и выразительными светло-голубыми глазами, в которых затаились глубокая боль и горечь.
Старый пекарь сквозь треснутые стекла очков внимательно всматривался в молодого человека, на котором ладно сидел офицерский мундир без погонов. Лицо пекаря сморщилось под острыми лучами солнца; брови в удивлении поползли вверх. Он медленно приблизился к незнакомцу, уставился на него долгим, пытливым взглядом. И наконец сказал:
— Шолом алейхем, здравствуйте… Могу поклясться — вы чем-то мне знакомы! Очень напоминаете одного хорошего человека! Дай бог память… Вы часом не наш, меджибожский житель?