Учитель народа. Савонарола

Глазер Адольф

Пиетро Медичи только несколькими годами пережил своего отца. С его смертью, народ перенес свою преданность на его сыновей или, вернее сказать, та часть народа, которая, признавая господство дома Медичи, считала естественным, чтобы управление республикой перешло в руки внуков великого Козимо. Но если многое прощалось Пиетро в виду его слабого здоровья, то сыновья его не могли рассчитывать на подобную снисходительность, и при своей молодости и неосмотрительности легко должны были навлечь на себя неудовольствие флорентийцев. Лоренцо и Джулиано, сыновья богатого торгового магната, воспитанные, как принцы крови, обладали всеми внешними преимуществами; но до сих пор не успели проявить никаких личных достоинств,

которые могли бы служить для народа верным залогом безопасной будущности.

Но Лоренцо, сознавая затруднительность своего положения, с первых же дней управления проявил осмотрительность, которую никто не ожидал от него. Он немедленно распорядился, чтобы друзья отца и между ними Томмазо Содерини и Андреа Пацци, которые во время его болезни заведовали делами правления, остались при своих должностях. Этими и другими благоразумными мерами Лоренцо в короткое время настолько расположил к себе народ, что последний беспрекословно согласился признать обоих братьев Медичи наследниками власти отца и деда. Но старшие члены других знатных фамилий с негодованием отнеслись к этому событию, и решили употребить все усилия, чтобы не допустить до первенства молодых Медичи.

До сих пор ничто не нарушало счастливой брачной жизни Гуильельмо Пацци и Бианки Медичи. Красота Бианки носила тот задумчивый характер, который так часто встречается на юге; мягкий блеск её больших темных глав гармонировал с кротким выражением благородного правильного лица. Оба супруга почти безвыездно жили в своем богатом поместье, приносившем большой доход благодаря Гуильельмо Пацци, который с ранних лет чувствовал особенную склонность к сельскому хозяйству. Он постоянно делал различные полезные нововведения в обработке полей, улучшил породу скота и лошадей, развел деревья, устроил водопроводы, так что каждый день приносил свои хлопоты и требовал от него усиленной физической и умственной работы. Бианка заведовала домашним хозяйством и по мере сил помогала своему мужу, насколько позволяли заботы о детях.

Шестилетнее сожительство обоих супругов до сих пор не было омрачено ни малейшей тенью раздора. Гуильельмо Пацци всегда неохотно выезжал из дому, и особенно избегал продолжительных отлучек. Тем не менее Бианка была очень удивлена, когда в одно воскресенье он объявил ей наотрез, что останется дома, хотя в этот день ему необходимо было присутствовать при торжественной обедне в соборе, где должны были собраться члены совета и представители знатнейших фамилий города.

Дело шло о вступлении в должность кардинала Риарио, недавно назначенного архиепископом во Флоренцию, который по этому случаю должен был служить обедню совместно с высшим духовенством города, после чего он намеревался дать роскошный пир, подобно тому, как он делал это в других итальянских городах Каждый осуждал светский блеск, который был расточаем на этих празднествах; но никто не хотел лишить себя удовольствия участвовать в них Риарио был родственник папы Сикста IV, который возбудил против себя общее неудовольствие, потому что отдавал самые доходные церковные места своим ближайшим родственникам и наделял их богатыми поместьями. Так например, он возвел своего племянника Риарио, простого францисканского монаха, в звание кардинала св. престола и назначил патриархом константинопольским и архиепископом флорентинским. Двадцатишестилетний Риарио скоро освоился с своей новой ролью и в короткое время настолько прославился расточительностью и великолепием своего дома, что о нем заговорили не только в Риме, но и во всей Италии. После целого ряда блистательных пиров, данных им в своем римском дворце, Риарио отправился с многочисленной свитой во Флоренцию, чтобы вступить в свою должность архиепископа.

Риарио в это утро служил литургию, так что отсутствие Пацци, представителя

одной из первых флорентийских фамилий, могло пройти незалеченным. Сначала Бианка думала, что муж её забыл о предстоящем торжестве, и сочла своим долгом напомнить ему об этом; но получив вторичный и еще более решительный отказ, приняла это за доказательство его полнейшего равнодушия ко всему, что выходило из тесного круга домашней жизни. В виду этого она стала настойчивее прежнего уговаривать его отправиться в собор.

– Я знаю, сказала она, что большинству наших господ не особенно приятно, что им придется нести шлейф тщеславного Риарио при сегодняшнем празднестве. Вероятно, мои братья тяготятся этим более чем кто-нибудь; но я убеждена, что они подавят свою гордость в виду их общественного положения.

– Поверь, что не гордость удерживает меня! – возразил Гуильельмо Падди. – Я даже не считаю особенной жертвой с моей стороны оказать такую ничтожную почесть новому архиепископу, не смотря на его нелепое тщеславие. Все дело в том, что я не вижу в этом никакой надобности, так как никто не заметит моего отсутствия.

Хотя Бианка не имела повода сомневаться в правдивости этого объяснения; но она не удовлетворилась им.

– Я, напротив того, убеждена, – сказала она, – что при сегодняшнем торжестве твое отсутствие неизбежно обратит на себя общее внимание.

– Ты ошибаешься, – возразил с раздражением Гуильельмо Падди, – наша фамилия потеряла всякое значение! Твои братья твердо встали на ноги с тех пор, как смерть моего отца избавила их от опеки. Поэтому безразлично, будет ли один из Падди в соборе или нет.

– Но там будет твой брат Франческо, который имеет банкирский дом в Риме и пользуется доверием папы, а равно и его племянника Риарио. Быть может, его присутствие будет способствовать прекращению давней вражды между твоей и моей фамилией. Ты не был ни на одном из празднеств, которые давались по поводу приезда нового архиепископа; поэтому тебе неудобно пропустить сегодня литургию.

– Моя добрая милая Бианка, – сказал Падди, пожимая руку жене; – твое кроткое сердце не в состоянии понять диких страстей, которые служат главной причиной наших вечных раздоров. Приезд моего брата во Флоренцию нисколько не радует меня… Не будем больше говорить об этом; Бог даст нынешний день пройдет также благополучно, как и все предшествующие, и ничто не нарушит нашего тихого домашнего счастья!

Сердце Бианки сжалось при последних словах; неясное предчувствие чего-то недоброго овладело ею. Она сделала усилие, чтобы улыбнуться.

– Как ты серьёзно говоришь об этом! – сказала она, и, взяв мужа за руку, подвела его к окну, выходившему в сад, из которого в туманной дали виднелась Флоренция, окруженная полями. – Посмотри как хорош наш город при ярком сиянии весеннего солнца! Что навело тебя на эти печальные мысли? В последнее время я часто видела тебя грустным и задумчивым. Скажи мне, что с тобой? Быть может брат мой Лоренцо опять затеял что-нибудь против твоих родных, и честолюбие не дает ему покоя! Неужели Флоренция будет вечно жертвой раздоров между лучшими и наиболее уважаемыми гражданами.

– Обратись с этими вопросами к твоему брату! – сурово ответил Пацци; но видя, что Бианка молча склонила свою прекрасную головку, он нежно обнял ее и поцеловал. – Жаль, что мы так рано лишились Пиетро Медичи и моего отца; при их жизни мир не был бы нарушен между обоими домами. Но где же наши дети? – добавил Пацци, чтобы переменить разговор. – Я еще не видел их сегодня утром…

– Я сейчас приведу их, – ответила Бианка, и поспешно вышла из комнаты.

Едва закрылась дверь, как мысли молодого супруга приняли еще более печальное направление. Он думал о перевороте, который по его соображениям должен был изменить в ближайшем будущем судьбы его отечества.