Учитель пения
Шрифт:
– Наверно, это упал Лева! – догадалась Клавдия Петровна. Она тоже вышла в коридор и в ужасе прикрыла глаза.
– Нет, – ответил Лева из комнаты, – я еще держусь, но вашей люстры уже нету!
– Ну хорошо. – Соломатин уже завелся. – Вы тут собирайте люстру, склеивайте ее, реставрируйте ее. Лева пусть торчит под потолком вместо разбитой люстры, а я пошел!
– Куда ты пошел? – не поняла Клавдия Петровна.
– На старую квартиру!
– Что ты там забыл?
– Ничего.
– Тогда зачем ты туда идешь?
– Я там хочу пожить немножко…
– Что ж, ты на работу не будешь выходить, будешь сидеть там как на привязи? – ехидно спросила жена.
– На работу ходить придется. А вообще-то днем мы установим дежурство ребят из нашего хора!
– Вы говорите так, – появилась Тамара и тут же вмешалась в разговор, – словно папу новые жильцы пустили, нужен он им!
– Я их уговорю!
Соломатин поцеловал жену и решительно шагнул к выходу.
– Можешь не возвращаться. – Клавдия Петровна заплакала. – Видеть тебя не хочу!
– Клава, не расстраивайся, это ненадолго. Тинг придет! – И Соломатин исчез.
Лева все еще маячил под потолком, хотя теперь уже в этом не было ни малейшего смысла.
Ефрем Николаевич мрачно вышагивал по улице, не видя и не замечая ничего вокруг. Но услышал песню, и, пожалуй, это было единственное, что могло сейчас привлечь его внимание. В арке старого дома пристроились трое парней: один, обросший, патлатый, бренчал на гитаре, другой, в клетчатой кепке, притопывал в такт ногой, третий, солист, надрывно пел, вихляво изгибаясь тощим телом.
Соломатин остановился.
– Поешь бездарно! – оскорбил он солиста. – Слух у тебя, как у тетерева!
– Повтори! – угрожающе взревел солист.
– Поешь, как ржавая дверь! – охотно выполнил просьбу Соломатин.
Парень в клетчатой кепке схватил его за отвороты пиджака, но Ефрем Николаевич вырвался и как ни в чем не бывало завел ему руку за спину.
– Утихомирься, черт клетчатый! – И приказал солисту: – Дай-ка мне гитару!
Это было уже интересно. Солист протянул гитару и улыбнулся друзьям:
– Не бейте клоуна!
– Гитару довел, – сердито говорил Ефрем Николаевич, – царапаная вся… – Он повертел колки. – Настроить не можешь?.. Отойди! Тут удобно стоять!
– Что тебе, места мало? – спросил солист.
– А ты мне не тыкай, капуста! – Соломатин провел рукой по струнам и прислонился к стене.
В ответ на оскорбление один из парней щелчком сбил с Соломатина кепку. Кепка упала на тротуар. Соломатин и не посмотрел. Он будто задумался о чем-то и запел. Он запел ту же песню, которую прежде хрипло орал солист. И тут свершилось чудо. Пусть маленькое, но все-таки чудо, которое всегда случается, когда в дело вступает талант. И парни поняли это, они слушали удивленно и с уважением, потому что настоящий талант нормальным людям всегда внушает уважение. Есть, конечно, люди, которым талант внушает страх или неприязнь, оттого что у них самих нет никакого таланта.
Соломатин пел и пел, забыв
– Скинемся! – Солист достал из кармана полтинник и кинул в кепку.
– И у меня полтинничек, жалко, конечно, но надо! – Гитарист тоже пожертвовал крупной монетой.
– А у меня только двадцатничек! – присоединился «черт клетчатый».
Соломатин вернул гитару.
– Здорово у тебя получается! – не без снисходительности оценил солист.
– У вас! – поправил Соломатин.
– У вас! – уже дружески улыбнулся солист. Улыбка у него была приятная, совсем детская. Он нагнулся, чтобы взять из кепки деньги.
Но Соломатин опередил солиста.
– Не трогай, это мое! – Пересчитал монеты. – Я честно напел на рубль двадцать! – Сунул выручку в карман, напялил кепку и спокойно зашагал дальше.
Парни глядели ему вслед.
– Старик молоток! – пришел к выводу солист, и остальные согласились, что да, действительно молоток, а рубль двадцать жалко.
Внезапно полил дождь, который вечно имеет привычку начинаться внезапно. Соломатин заспешил, но оказался на остановке, опоздав на автобус буквально на несколько секунд.
Как вдруг рядом остановился «Москвич».
– Садитесь, Ефрем Николаевич!
Соломатин узнал учителя физкультуры; как говорится, из двух зол – ливень и физкультурник – выбрал меньшее.
– Такая незадача, Ефрем Николаевич, – плакался по дороге физрук, – аккомпаниаторша, которая на гимнастике, в декрет ушла…
– Вот вы зачем меня подвозите… – усмехнулся Соломатин.
– Два раза в неделю, – принялся уговаривать физкультурник. – Что вам стоит побренчать?
– Мне вот здесь! – Соломатин попросил остановиться.
– Это по трудовому соглашению, – физрук притормозил у входа во двор, – с завучем уже согласовано. Вот расписание! Разве вам деньги не нужны?
Соломатин взял расписание.
– Деньги всем нужны, к сожалению. – И вышел из машины. Преподаватель физкультуры поглядел ему вслед.
– Гад! – сказал он. – Гад, но умеет играть на рояле!
Пока ждали Тинга, искали Тинга, переживали из-за Тинга, сам Тинг, напрочь потерявший облик приличной домашней собаки, голодный, ободранный, грязный, тоскливо бродил по городу. Тинг искал, искал… музыку. Вот он услышал бодрые раскаты военного марша и тотчас заспешил им навстречу.
Во дворе, сверкая медными трубами, маршировал оркестр военно-морского училища. Музыканты, играя на ходу, ловко вышагивали нога в ногу, и только один, толстенький, все время сбивался с ритма.
Тинг огляделся – рояля нигде не было. Тинг присел где пришлось. Военно-морской оркестр маршировал – сначала слева направо, потом разворачивался и топал справа налево, потом снова слева направо, снова справа налево… Тинг вертел желтой башкой – справа налево, слева направо, справа налево… Голова у Тинга закружилась, Тинг поднялся, встряхнул головой, чтобы избавиться от кружения, и поплелся прочь.