Учитель. Назад в СССР
Шрифт:
Кинул взгляд на уголовной дом, надеясь отыскать название улицы, которая пересекала Центральную, не нашёл. Огляделся по сторонам — никого. Даже пацаны куда-то разбежались, не у кого спросить. Нутром чую, я сюда ещё вернусь, чтобы отыскать следующего ученика. Ладно, тяжёло в изучении местности, зато легко потом буду ориентироваться. Лучший способ узнать хоть город, хоть деревню — это обойти пешком по возможности.
Увидел на углу колонку, обрадовался как родной. Подошёл, пристроил пиджак на раскидистый куст, закатал рукава рубашки, ополоснул лицо, от души напился
Привёл себя в порядок, подхватил пиджак и зашагал дальше.
В голове неожиданно всплыла пословица: «Искру туши до пожара, беду отводи до удара». Я застыл посреди улицы, осенённый идеей. Впереди, что называется, забрезжил свет. Покачав головой, двинулся дальше, хорошенько задумавшись над присказкой.
Если я не могу предотвратить крупные катастрофы, почему бы не замахнуться на глобальные изменения в масштабе страны в целом? Да, ближайшие трагедии произойдут, но в целом… в целом… будущее можно поменять, сделать жизнь страны и советских людей куда лучше. Проложить новое русло и направить по нему развитие государства.
Ведь мечтали же советские учёные и фантасты о будущем, в котором живёт новый советский человек. Сверхчеловек. Было дело, зачитывался Стругацким. Вот где будущее так будущее: десять миллиардов человек и все коммунисты. Изобилие, отсутствие дефицитов во всех сферах, общество живёт в мире и гармонии, без агрессии. А сами земляне — прекрасны и «душевно, и физически».
Или, к примеру, Ефремов, который тоже мечтал про эволюцию души и о сверхлюдях, живущих в мире победившего коммунизма без частной собственности, мировых рынков и чиновников.
Однако, Саныч, так недалеко и в утопиях мыслями утопиться. Но здравое зерно в этих моих фантазиях всё-таки имеется. Если уподобиться библейскому сеятелю, вскопать землю, позаботиться о ней, и в ухоженную почву посадить зерно, из него вырастет прекрасное дерево с замечательными плодами.
Кто, как не учитель, должен сеять разумное, доброе, светлое в души ребятишек? Ведь именно крестьяне, как их ни назови в любых реалиях, — соль земли русской. В этом я полностью согласен с Петром Столыпиным, именно ему принадлежат слова о землепашцах. Не зря, ох, не зря премьер-министр Российского правительства желал улучшить жизнь крестьян.
Вот и получается, не зря я оказался на своём месте. Сколько девчонок и мальчишек прошло через мои руки за годы работы в школе. Скольким помог стать людьми, выправиться. Хотя в школе на них давно махнули рукой: мол, шалопаи, хулиганьё, двоечники, которым в жизни одна дорога — или в тюрьму, или в разнорабочие, а то и в записные алкоголики.
А ведь люди на селе — они более правильные, что ли, искреннее, светлее душой. Понятное дело, что в любой семье не без урода, но в целом-то я прав. И дети в деревнях чище душой, не стяжатели. К любому труду, к человеку, к живому существу с уважением.
В эти сердца что
Делать родную страну лучше способен каждый, когда находится на своём месте, делает своё дело. Простой учитель может дорасти до министра образования. Заложить в головы учеников зерно лучшего будущего. И кто знает, может быть, кто-то из моих учеников станет той самой соломинкой, которая переломит хребет волкам, разодравшим Родину на куски.
Глава 14
— Доброго денёчка, — скрипучий женский голос вырвал меня из мыслей и вернул на грешную землю.
Я огляделся в поисках источника звука и увидел древнюю старушку, на её фоне баба Стеша выглядела женщиной средних лет. Невысокого росточка пожилая дама в цветастом платке, в длинной тёмной юбке, тёмной кофте, переднике, тёплых носках и калошах, смотрела на меня из палисадника перед домом. На загорелом лице старушки, изрытом морщинами, ярко сверкали голубые глаза. Хозяйка, не стесняясь своего интереса, с любопытством меня разглядывала.
— Добрый день, — вежливо поздоровался я.
— Вы чьих же будете? Никак к Ефимовым приехали? Так на чём же? Автобус рейсовый только через час… — недоумевала женщина.
— Я новый школьный учитель, Егор Александрович Зверев, — представился любопытной жительнице. — Не посдка…
— Молодой больно для учителя, — бабулька окинула меня скептическим взглядом. — Чего преподаёшь-то?
— Географию, — ответил я. — А…
— Это заместо Ольки, что ли? — продолжила допрос пожилая дама.
— Да, вместо Ольги Николаевны, молодой специалист по распределению. Скажите… — и снова мне не удалось задать свой вопрос, поток вопросов не заканчивался.
— Давно пора, — довольно кивнула хозяйка палисадника. — Чему эта пигалица детей может научить? У самой-то деток нету, — торжествующе заявила пожилая женщина.
— Так, вроде, скоро будет, — осторожно уточнил я.
— Вот когда будет, тогда и поговорим, — отрезала старушка, поудобней перехватывая тяпку. — А чего тута делаешь? Дом учительский туда вон, к школе, — бабушка махнула рукой в ту сторону, откуда я пришёл.
— Да вот, решил познакомиться с учениками в домашней обстановке, так сказать. Вы не подскажете, дом Лены Верещагиной далеко? — я поторопился задать свой вопрос.
— Отчего же не подскажу, подскажу. Хорошее дело. И Ленку давно приструнить надобно. Взяла моду песни петь. Артистка, ишь ты. Я, говорит, в Москву поеду, в артистки поступать. Вон чего! — бабушка возмущённо на меня уставилась.
— Хорошая профессия, — ответил я.
— Профурсетки!
— Кто? — честно, услышав это слово, я на пару секунд просто выпал из советской действительности, в которой оказался, и перенесся в родной свой городишко. Баба Нюра вот также называла всех окрестных девчонок, чьи юбки открывали коленки больше чем на два пальца.