Учитель
Шрифт:
– И что? – Гаврила улыбнулся широко и цинично, – тебе не нравится такой исход?
– Да какого лешего вы с ним возитесь! – выкрикнул из-за Афонькиной спины Некрас, – вязать его, и дело с концом.
– Давай, вяжи, – прошипел Нечай сквозь зубы, – начинай…
Афонька растерянно смотрел то на боярина, то на расстригу, то оглядывался за спину, помахивая кадилом – он явно не знал, что делать и что говорить. Туча Ярославич, несмотря на уверенную усмешку на губах, тоже посматривал нерешительно, словно напряженно думал о чем-то
– Боярин, – вполголоса сказал Гаврила, заметив его замешательство, – мы еле-еле мужиков успокоили, а тут опять? Это, между прочим, мятеж и смута…
Туча Ярославич помолчал, пожевал губами и посмотрел себе под ноги.
– Вяжите его, – махнул он рукой дворовым, – ну? Он же еле на ногах стоит, чего испугались-то? Топора, что ли?
– Не делай этого, боярин, – Нечай сузил глаза и покачал головой, – не трогай истукана…
– Сатану защищаешь, – неуверенно фыркнул Афонька.
Туча Ярославич коротко глянул на него, обернувшись, и Афонька прикусил язык.
– Вяжите, сказал…
Дворовые нерешительно подались вперед, но тут вмешался Гаврила:
– Да обходите его со всех сторон, куда на рожон-то прете!
– Как дети малые, – плюнул Некрас и вышел из-за спины попа, – пошли, мужики!
– Может, не надо, а? – спросил кто-то из задних рядов, – пусть его стоит этот идол. Кому мешает-то?
– Правда, боярин, – уверенно подхватил второй, – велика беда!
– Я говорю: мятеж и смута! – плюнул Гаврила, – разойдитесь все!
– Гаврила, – угрожающе качнул головой Туча Ярославич, – только посмей!
– Да ладно, – Гаврила закатал рукава, – все нормально будет, не волнуйся так. А вы обходите его, окружайте!
Он прыгнул вперед неожиданно, как дикий кот – быстрый и ловкий. Нечай за мгновенье угадал этот прыжок, рассекая воздух тяжелым топором. Он метил в грудь, но Гаврила был не лыком шит, и ушел из-под удара вниз, нырнул у Нечая подмышкой, пропахал снег, и тут же прыгнул снова, на этот раз – снизу, Нечай даже не успел как следует замахнуться. Расстрига выставил руки вверх, и остановил падающее топорище, приняв его в ладони. Да любому бы этот удар переломал кости, только не Гавриле! Он вцепился в топор мертвой хваткой, выворачивая его из руки Нечая, но тот перехватил его второй рукой и рванул в другую сторону. Пальцы расстриги не выдержали, Нечай замахнулся коротко и быстро, и тому пришлось откатиться в сторону, чтоб не попасть под удар.
Краем глаза Нечай заметил, что его обходят сзади, и прижался к идолу – одного прикосновения стало достаточно, чтоб ощутить, какая сила стоит за его спиной. И Гаврила понял это – Нечай увидел в его глазах не злость, не презрение, а азарт.
– Посмотрим, кто из них сильней, – шепнул он Нечаю и полез под рубаху, за пояс.
– Да ты с ума сошел, Гаврила! – рявкнул Туча Ярославич.
– Уйди, боярин! – тот выхватил из-за пояса сатанинское распятие и ухватил его, словно нож, посмеиваясь и поигрывая им,
– Свят, свят, – вяло пискнул Афонька. Впрочем, вряд ли он разглядел, чем распятие Гаврилы отличается от креста у него на пузе.
Нечай был готов к прыжку расстриги – по глазам видел, когда и с какой стороны тот пойдет в наступление. Удар Нечая оказался точным, но Гаврила принял его своим оружием, даже не поморщившись: топор со скрежетом выбил из распятия искру – на лезвие осталась вмятина. Не зря расстрига копал гробы и приносил жертвы своему мятежному ангелу! Нечай попробовал во второй раз, снова топор наткнулся на распятие, и рука Гаврилы не дрогнула.
Только четверо и только однажды просили древнего бога прийти… Нечай понял, совершенно неожиданно, о чем говорила когда-то Дарена: богам нужна помощь людей ничуть не меньше, чем людям – помощь богов. Против четверых жалких и неуверенных мечтателей – намоленные иконы и кровавые жертвы Князю мира сего…
Его схватили за руки сзади, не позволив ударить в третий раз, навалились толпой, уронили в снег, выкрутили запястье, прижали лицом к столику перед истуканом, сели на ноги, на спину, зажали шею: не то что шевельнуться, Нечай не мог даже вздохнуть.
– Веревки давайте!
– Снимайте пояса!
– Уздечками вяжите!
– Вырвется того и гляди!
Нечай пожалел, что он не оборотень – какое там вырваться! Он знал, что это бесполезно от начала и до конца: злость сменилась болезненным, горьким равнодушием.
Вязали его долго, боясь отпустить на секунду – он сопротивлялся, конечно, но вяло, скорей для вида, однако его все равно побаивались, и без топора в руке. Руки за спиной туго стянули ремнями, ноги обмотали веревками до самого колена, для верности накинули петлю на грудь и прижали ею локти к бокам.
– Поднимите-ка его, – медленно, словно нехотя, сказал над ним боярин.
Вместе с равнодушием вернулись боль, усталость и дурнота – когда Нечая подняли на ноги, лицо Тучи Ярославича расплылось перед глазами красно-коричневым пятном. Щекочущая струйка густой крови ползла по пояснице – полотенца промокли насквозь.
– Что ты все время лезешь? – голос боярина прозвучал будто издалека, – что тебе все неймется?
– Не трогай истукана, боярин, – ответил ему Нечай, еле-еле ворочая языком.
– Ондрюшка! – крикнул тот, – поедешь к воеводе. Пусть с ним в городе разбираются. Мне надоело. Пусть стрельцов присылают, увозят его отсюда… Глядишь, и мужики немного успокоятся.
– Туча Ярославич… – начал отец Гавриил.
– Молчи, Гаврила. Хватит. В усадьбу его, в колодки забить и в медвежью яму…
Боярин повернулся к Нечаю спиной и медленно пошел к своей лошади.
– Погоди, боярин, – Гаврила кинулся за ним, – погоди! Давай сами разберемся!
– Разобрались уже, – не глядя на него, махнул рукой Туча Ярославич и взялся за повод.