Учитель

Жисе Филип

– Есть тут кто, есть. Не бойтесь, можете лезть на чердак.

Александр Петрович заметил, как вздрогнул бомж и спустился на ступеньку вниз.

– Васек, ты чуешь? На чердаке хтось е. Шо будемо робыть?

Александр Петрович не расслышал ответ Васька. Между тем первый бомж вернулся на ступеньку вверх и сказал в темноту.

– А хто тут?

– Александр Петрович и Шарик.

– Александр Петрович и Шарик, - повторил бомж. Лицо его стало задумчивым.
– Я не знаю таких. Васек, мож ты знаешь, мож хто из знакомых Ушастого? Он же иногда бувае тут.

Бомж спустился вниз.

Голова его исчезла из виду. Тишина вернулась на чердак. Тихо было и на пятом этаже. Александр Петрович подумал было, что бомжи ушли, но через какое-то время снова послышались шорохи и в проеме люка возникла голова другого бомжа. Этот бомж оказался моложе первого, на вид ему было не более сорока лет, был он безбородым, с большими залысинами на голове и крупными чертами лица.

– Эй, Александр Петрович и Шарик, вы ще тут?

– Тут, тут, - отозвался старик.

– Вы не будете проты, если мы с Иванычем тож на чердак зализымо? На вулыци мороз, мы пишлы б в друге мисце, але иты нема куды, все занято. Леший, Хорек, Петрович з Мартою. Вси вид морозу поховалысь. Вы нас не будете быты, если мы зализымо до вас? Мы тут з краечку ляжемо, никому не помишаемо. Добре?

– Хорошо, - отозвался Александр Петрович.
– Лезьте.

Васек махнул Иванычу и забрался на чердак.

Шарик зарычал, но с места не двинулся, удерживаемый за ошейник рукой старика.

Какое-то время Васек стоял у края люка, давая глазам возможность привыкнуть к темноте. Затем, убедившись, что лежаки свободны, бомж направился к одному из них. Спустя минуту на чердаке оказался Иваныч и тоже устремился к лежаку.

Шарик перестал рычать, но ни миг не отводил взгляда от парочки бомжей.

– А мы думали, шо вы на наших краватях, - нарушил тишину Васек, посмотрев в сторону Александра Петровича.
– Но нам не жалко. У нас тут свечка е. Вы не против, если мы запалымо ее, а то темно, ничого не выдно?

– Конечно зажигайте, - улыбнулся Александр Петрович.

– Иваныч, ты чуешь?
– повернулся Васек к Иванычу.
– Де там твоя свечка? Давай запалюй.

– А як я ее запалю, у мене спичок нема.

– У мене десь було пару. Зараз пошукаю.

Послышалось шебуршание вперемешку с чертыханьями. Наконец Васек сказал Иванычу:

– Знайшов, коробок. Давай свечку.

Спустя несколько мгновений чиркнула спичка. Фитилек свечи вспыхнул и начал медленно разгораться. На чердаке посветлело. Васек поставил консервную банку со свечей на пол и уставился на Александра Петровича. Старик улыбнулся и посмотрел на бомжей. Иваныч был немногим младше самого Александра Петровича, может быть даже был его ровесником. Морщины изрезали старое лицо бомжа так же густо, как и лицо Александра Петровича. Грязное, заросшее, морщинистое, с частицами мусора в бороде. Такие лица отталкивают. Но старика вид бомжа не оттолкнул. Под этой грязью, морщинами и порослью он видел лицо не бомжа, а лицо человека. Хоть этот человек и был сломлен, утратил веру и надежду на лучшее, он все же оставался человеком, таким же, как и другие, человеком со своими желаниями, потребностями, ожиданиями. По большому счету, единственное, что отличало его от других представителей рода человеческого - он оказался там, где не хотел

бы оказаться ни один здравомыслящий человек, на дне.

– Вин не знаших, - Васек повернулся к Иванычу.
– Я точно не знаю його.

– Бачу, що не знаших, - сказал Иваныч, разглядывая старика.
– И собака в нього, - Иваныч кивнул в сторону Шарика.
– А я думав, Шарик це чоловик, - губы Иваныча дрогнули и расползлись в улыбке, обнажая беззубый рот.
– А це собака оказуеться. Вона в вас кусаеться?
– спросил бомж у старика, бросая время от времени взгляд на Шарика. Тот, казалось, успокоился, положил голову на лапы и тихо посапывал.

– Ну, если не злить, то не укусит, - сказал старик и провел ладонью по голове собаки. Наверное, именно в этот миг старик понял, что с Шариком ему нечего бояться других людей. Шарик хоть и был дворнягой, но дворнягой не маленькой, способной не дать в обиду ни себя, ни Александра Петровича.

– Не, не, вы шо, злыть вашого Шарика мы не будемо, правда Васек?

– А навищо?
– пожал плечами второй бомж.
– Мене декилька разив кусалы собакы, хай им грець, ходыты не миг писля того. Чуть не вмер тоди вид голоду. Ой, ой, погани часы булы. А можна вас попытаты?
– бомж посмотрел на Александра Петровича.
– А шо вы тут робыте? У вас одежка хороша, не те шо в нас, - Васек улыбнулся и похлопал по коленям, то ли от радости, то ли хотел привлечь внимание к своим грязным и местами рваным штанам.

– Да, да, шо вы тут робыте?
– оживился и Иваныч, то и дело светя беззубым ртом.
– Так, одежка хороша, не то шо в нас.

– Та я и сам не знаю, что тут делаю, - улыбнулся Александр Петрович.
– Надо было найти место для ночевки, вот так и оказался здесь.

– А, мабуть жинка з дому выгнала, - рассмеялся Васек.
– То бида, да. Мене тож колысь выгнала. Така була шлендра, хай ий грець. Была мене, курва. Де вона тилькы взялась на мою голову?

Иваныч засмеялся в бороду.

– Так, так, ты казав. Вона тебе добре лупыла. Так, жинкы бувають, ой, йой яки, добре шо моя Мария була спокийною. Жилы мы з нею дуже добре. Яки часы булы добри. Гарно жилы.

– А где ж она сейчас?
– поинтересовался Александр Петрович.

– Та де, де, померла вже давно. Хворила бидна. Померла. Але й гарно мы з нею жилы, ой як гарно. А в вас нема чогось поисты?
– спросил Иваныч, заметив кулек рядом со стариком.
– Може е шось в рота кынуты? Зараз холодно, трудно з ижею.

– Конечно есть, - сказал Александр Петрович и улыбнулся.
– Есть хлеб, кефир, угощайтесь.

Старик заметил, как загорелись глаза у бомжей, когда он протянул им кулек с продуктами. Проворнее оказался Васек. Схватив кулек, он сунул руку внутрь и вынул бутылку с кефиром, сунул еще раз и вынул хлеб.

– А хлиб свижий ще, - сказал Васек, отбрасывая кулек в сторону.

– И мени дай, - потянул руки к хлебу Иваныч.

– Почекай, - Васек поставил бутылку с кефиром на пол и принялся ломать хлеб. Кое-как разделив буханку на две части, он оставил одну часть себе, вторую отдал Иванычу. Вдруг бомж замер, как будто пораженный мыслью. Он выхватил из рук Иваныча его часть хлеба и повернул голову к Александру Петровичу.