Учительница и милиционер
Шрифт:
– Schwups die Wups 1 ! – я чуть не упала, споткнувшись впотьмах о чьи-то вытянутые ноги.
Только этого не хватало! На мне блузка белее снега и туфельки на тонких каблучках (лучшие, и к тому же единственные)! Кто бы это ни был, так некстати он здесь в темноте расселся, вот достанется ему сейчас от меня по полной программе! Резкие немецкие слова слетели с моего языка, прежде чем я опомнилась. Я не могу «некультурно выражаться», я – учительница, но поскольку я учительница немецкого, то в моей голове полно безобидных немецких выражений, которые для русского уха часто звучат устрашающе. С самыми грозными
1
Немецкое междометие, выражает чувство удивления (например, от чего-то, что произошло неожиданно и быстро).
– Schwups die Wups! Какой класс?
Наверняка это кто-то из выпускных классов шутки ради решил здесь спрятаться. Многие наши старшеклассники выглядят совсем по-взрослому, некоторые даже выше меня. К счастью, в старших классах я уроки не веду. И право слово, администрация школы поступила мудро, иначе было бы сложно отличить учителя от учеников. Я учусь на четвертом курсе университета, но выгляжу много младше своего возраста.
– В смысле «какой класс»? Вы кто?
– Учитель немецкого. Мои шестиклассники первыми выступают.
– Какие шестиклассники? Я не понял.
Длинноногий, непочтительный и непонятливый! Как же сложно с этими переростками. «Типа» очень взрослый, но какой несообразительный! Хотя следует отдать ему должное, он очень кстати сообразил включить карманный фонарик, и темное беспорядочно заставленное закулисное пространство на задней части сцены приобрело смутные очертания. Октябрьские ранние сумерки за небольшим окном уже не давали достаточно света, а передвигаться на ощупь было неудобно.
Я бы, конечно, продолжила выяснять, что он тут забыл, но мой любимый 6 «в» выступает со сценкой на немецком языке и поет песню – это наше поздравление на День учителя. Наш номер идет первым в программе, потом мне надо скорее уйти, чтобы успеть на вечерний семинар в университете, так что мне сейчас совершенно некогда. За кулисами раздался шум: видимо, открыли двери, и все заходят в зал. Сейчас на сцену поднимутся ребята-ведущие. Где-то там уже нервничают мои ученики, мне же надо перепроверить, на месте ли нужный реквизит.
– Сначала я должен ко всем обратиться.
Только этого еще не хватало! Изменения в программе в последнюю минуту?!
Я и так опаздываю, именно поэтому нам разрешили выступить первыми, а тут какие-то обращения. Какие у него могут быть такие важные обращения? Нет, не выйдет! Тем более вот с таким поведением.
– Сначала мы, у нас всего на 10 минут, а потом сколько угодно обращайся. Классный костюм, кстати! Что показывать будешь?
Света фонарика хватило, чтобы я заметила на нем милицейскую форму – прямо как настоящая.
– Девушка, я на работе вообще-то. Может быть, вы не будете мне мешать?!
– Что-о?!
Это переходит всякие границы! Костюм, конечно, как настоящий, но зачем так в роль входить? Безусловно, я понимаю, что сейчас модно дерзко пошутить, но, представьте себе, я за дисциплину. В голове моей пронеслись все мыслимые и немыслимые наказания, которые я могла бы навлечь на голову этого несчастного. Чем же ему пригрозить? Что-нибудь эдакое… жуткое и неотвратимое… Но тут раздался голос директора. Я застыла в недоумении: открывать выступление должны были ведущие-старшеклассники, а директор как обычно должна была сидеть в почетном первом ряду. Пытаясь понять, что происходит, я прильнула к узкой полоске, где сходились два полотна кулис.
Татьяна Александровна, директор школы, поприветствовала всех и каким-то строгим и совсем не праздничным голосом объявила, что сейчас она предоставит слово сотруднику милиции Ивану Андреевичу Кедрину.
Интересно, милиция в школу пожаловала… прямо на концерт… В этот момент чьи-то сильные руки осторожно отодвинули
Я вспыхнула: смысл происходящего и ужасное смущение настигли меня одновременно. Получается, это я не очень сообразительная. За кулисами был никакой не старшеклассник, а был настоящий милиционер. Oh, mein Gott! 2 Как хорошо, что я не успела сказать ему, чтобы явился в школу с родителями.
2
О, Боже! (нем.).
Из-за кулисы я могла разглядеть Ивана Андреевича. Он был высок, худощав, молод (может быть, года на четыре старше меня), – отчего мне раньше казалось, что молодых милиционеров не бывает, что они все сразу какие-то «бывалые»? – и держался образцово прямо. Мне хотелось лучше разглядеть его, но сбоку было видно только упрямую скулу и резко очерченную напряженную линию подбородка. Иван Андреевич стоял у микрофона сосредоточенный, словно солдат на поле боя. Свою фуражку он держал в руке перед собой, как знамя.
Взгляд остановился на белоснежном воротничке его форменной рубашки, который безжалостно туго прилегал к шее. Неужели по милицейскому уставу положено, чтобы воротничок так впивался – наверняка, на коже должен быть рубец! Несмотря на молодость, Иван Андреевич выглядел строгим и говорил тоже строго. Содержание его обращения было предсказуемым. Бедные ребята! Они еще и натворить-то столько, сколько взрослые, не успели, а к ним уже милиция пожаловала… стращают, пугают, взывают к их совести…
Ах да, реквизит же надо проверить! Я отошла от кулисы, а про себя горячо благодарила обстоятельства за то, что здесь было довольно темно, и милиционер не мог меня разглядеть, а то бы, наверное, мне тоже досталось. Он еще выступал, а сбоку на сцену ко мне тихонько поднялись мои шестиклашки. Всегда оживленные, сейчас они заметно нервничали: стояли притихшие, ожидая моей команды на выход и изредка переглядываясь. Бедные мои дети, я постаралась превратиться для них в одну ободряющую и ласковую улыбку. Наконец со сцены задорно зазвучали голоса ребят-ведущих. Все, мои хорошие! Вперед на сцену! Я рядом, я помогу! Но мои умнички ни разу не сбились! Я, как на крыльях, выпорхнула на школьное крыльцо. Все в полном порядке, я точно успеваю в универ.
***
После Дня учителя прошло больше недели. Дни мелькали так же быстро, как опадали листья с деревьев за школьным окном. Как-то меня попросили зайти после уроков в кабинет директора. Когда я пришла, Татьяна Александровна и Вера Алексеевна, наш социальный педагог, мирно пили чай на маленьком диванчике у окна. Они уже давно работают вместе, обе относятся ко мне скорее с родительским участием, нежели чем со строгостью начальства, зная, что на работу в мои неполные девятнадцать меня привели далеко не гладкие семейные обстоятельства. Увидев в их руках маленькие розовые чашечки, я решила, что переживать не о чем.
– Здравствуйте!
– Алена! Заходи, заходи! Чаю с нами попьешь? – Татьяна Александровна приветливо махнула мне рукой.
Однако от чая я вежливо отказалась (мне кажется, что молодым специалистам не следует пить чай с начальством).
– Алена Витальевна, сейчас подойдет сотрудник милиции: нам предстоит организовать совместный общественный проект с правоохранительными органами.
Общественный проект? С правоохранительными органами? Я плохо представляла, что это может означать. Случилось, наверное, что-то. Поскольку наша школа социального равенства, у нас учатся самые разные ребята, и «трудных» здесь – через одного. Вообще это стыдно называть детей «трудными», я избегаю этого слова: оно нечестное. Это взрослые порой такие трудные, что рядом с ними уродуется отношение к жизни и поведение детей. Надо говорить честно: не трудные, а обделённые вниманием, любовью и уважением дети.