Удача – это женщина
Шрифт:
Фрэнси отправилась с ним бродить по опустевшему дому, а следом важно шествовали собаки, мечтавшие побыстрее оказаться в теплой кухне, пропитанной запахами еще теплых пирогов, которые Энни перед отъездом испекла и поставила стынуть неподалеку от окна. В кухне все еще чувствовалось ее присутствие.
Вечером Фрэнси, уложив Оливера спать в своей комнате, расположилась в одиночестве у огня. Собаки, по обыкновению, улеглись у ее ног. В доме стояла полная тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов в гостиной, и Фрэнси чудилось, что она способна расслышать даже биение собственного сердца. Но в этой тишине не было ничего пугающего, и одиночество больше не угнетало Фрэнси, как когда-то. Да ведь она и не была одинока — в уютной комнате рядом с гостиной сладко посапывал в кроватке ее
Наконец-то она вкушала минуты полного покоя и счастья на своем любимом ранчо. И этот покой и счастье сопутствовали ей еще четыре года, четыре года она наслаждалась своим положением — матери Оливера и близкого друга Энни Эйсгарт и Ки Лаи Цина.
Часть III
ГАРРИ
1911–1918
Глава 23
1911
Гарри Хэррисон медленно шел по Калифорния-стрит мимо отделанного заново отеля «Фаирмонт», предвкушая самый торжественный момент за годы, прошедшие после землетрясения. Наконец он остановился, повернулся и словно бы отвлеченным, сторонним взглядом осмотрел дом Хэррисонов. Он выглядел точно так же, как и раньше, до ужасного бедствия, которое разрушило его до основания. Дом был вновь целиком отстроен — гордо красовался каменный фасад бежевого цвета, белые мраморные ступени и колонны дорического ордера украшали парадный подъезд, а над ними сверкал стеклянный купол холла, переливаясь на солнце всеми цветами радуги. Эта восстановленная роскошь обошлась Гарри более чем в два миллиона долларов — в два с лишним раза больше, чем в свое время его отцу. Но семейном гнездо Хэррисонов стоило этих денег.
Конечно, кое-что пришлось изменить. На месте конюшен теперь находились гаражи, в холле появился великолепный, украшенный позолотой электрический лифт — чудо техники, а главная лестница была изготовлена из оникса вместо использованного когда-то дуба. И, тем не менее, это был по-прежнему дом Хэррисонов. Гарри сохранил его как символ величия и славы одной из самых могущественных семей в Сан-Франциско.
В каждом окне горел яркий свет, а по белым мраморным ступеням спускалась алая дорожка, по обеим сторонам которой, вытянувшись, словно гренадеры, замерли ливрейные лакеи в ожидании приезда гостей. Сегодня Гарри отмечал день собственного двадцатилетия, и весь свет Сан-Франциско должен был принести дань уважения юному наследнику знаменитой фамилии. Сегодня вечером всем предстояло понять, что Гарри Хэррисон — достойный сын своего великого отца.
Он вновь перешел дорогу и поднялся вверх по ступеням. Швейцар со всех ног кинулся открывать перед ним двери, а новый дворецкий, Фредерик, стоял в холле, ожидая его распоряжений. Гарри с удовольствием посмотрел на стеклянный купол, венчавший холл, куда по его требованию художник, специально выписанный с этой целью из Венеции, искусно вмонтировал многоцветные витражи с портретами трех Хэррисонов — деда, отца и его самого. Художник также оставил место для портрета его будущего сына, который, несомненно, у него появится в один прекрасный день. Основание купола украшала золотая надпись, которая отныне должна была стать девизом семьи Хэррисонов, — «Их успех в доблести и силе».
Гарри улыбнулся, довольный собой, и любовно провел ладонью по гладким перилам из черного оникса, поднимаясь по лестнице, крытой темно-синим мягчайшим ковром, и проходя по отделанному дубовыми панелями верхнему холлу в свои апартаменты. Камердинер уже наполнил ванну и разложил на огромной кровати вечерний костюм. Бутылка любимого шампанского Гарри — «Перье и Жуа» охлаждалась в серебряном ведерке, и он налил себе бокал. Хотя ему исполнилось только двадцать лет, Гарри знал толк в хорошем вине и деликатесах. В отношениях с женщинами он также проявлял особенно изысканный вкус. Улыбнувшись этим приятным мыслям, Гарри скинул одежду и погрузился в пахнувшую сандаловым деревом теплую воду. Он был молодым человеком, который совершенно точно знал, чего ему хотелось в жизни, и как он устроит ее в дальнейшем. Он был миллионером, а мир представлялся ему своего рода устрицей, которую следовало высосать и насладиться
Одно только продолжало несколько беспокоить его. До сих пор он так и не получил убедительных свидетельств гибели своей сестры. Он неоднократно просматривал все записи, в которых говорилось о жертвах землетрясения, но не обнаружил упоминания о ней ни в одной из них. Считалось, что она погибла в огне вместе со своим любовником Джошем Эйсгартом, но, тем не менее, существовала небольшая вероятность того, что Фрэнси все-таки удалось выжить, а значит, она когда-нибудь вновь объявится на его горизонте, чтобы приносить ему ненужные беспокойства и порочить его честное имя. При одной мысли об этом у Гарри по спине пробегал холодок.
Он нахмурился и уже не в столь блестящем настроении выбрался из ванны. Вытираясь мягким нагретым полотенцем, которое ему подал камердинер, он размышлял, что сегодняшний праздник явился бы неплохим предлогом для пропавшей сестренки, чтобы вынырнуть из небытия и заявить свои права. Он пожал плечами и сам же назвал свои мысли глупейшими фантазиями, что, однако, не помешало ему послать за Фредериком и потребовать, чтобы именно сегодня все входы и выходы в доме охранялись тщательнейшим образом, а гости без пригласительного билета на вечер не допускались. Он напомнил себе, что сегодня вечером в доме обязательно присутствовал бы и Хэррисон-старший, чтобы увидеть возрождение славы и красы своего имени, если бы не погиб, разыскивая непутевую дочь. Он напомнила себе и о собственной клятве, которую дал при всех, когда тело его отца привезли и установили в гробу на столе. А он поклялся, что увидит свою сестру мертвой, даже если это будет последним зрелищем в его жизни. И он сдержит клятву, если эта женщина посмеет вернуться.
Самые красивые и богатые девушки Сан-Франциско задолго до ожидаемого празднества готовились к нему, и им не пришлось разочароваться. Великолепный новый дом — пока единственный построенный заново на вершине Ноб-Хилла — сверкал, словно роскошная рождественская елка. Алые вазы с нежными бежевыми гардениями были расставлены вдоль алого ковра при входе, а огромный холл заполнили бархатистые темно-красные розы.
Толпы народа, сгрудившись по обеим сторонам от парадного въезда, наблюдали за прибытием гостей. То тут, то там взлетали дымки от фотовспышек, поскольку на приеме, устроенном Гарри, было аккредитовано множество журналистов и фотокорреспондентов, которые должны были запечатлеть восхитительный праздник на фотопленке и на бумаге, а потом поведать о нем городу в колонках светской хроники всех сколько-нибудь влиятельных газет Сан-Франциско.
Фрэнси чувствовала себя на удивление спокойно, глядя на огромный дворец, поднявшийся, словно феникс, из пепла и обломков. Газеты были переполнены сообщениями о приеме и описаниями роскошных интерьеров дома Хэррисонов, поэтому, хоть она и знала, что не следует туда идти, все-таки решила сходить и посмотреть на торжество, пусть и со стороны. Неизвестно почему, но она ожидала увидеть отца, стоявшего, как обычно, у парадного входа и приветствующего подъезжающих гостей. Не обнаружив Гормена Хэррисона на привычном месте, она вздохнула с облегчением. Но дом, тем не менее, стоял, а роль Гормена исполнял Гарри.
Гарри очень напоминал отца в его молодые годы. Он был высок, широкоплеч и хорошо сложен. Его губы слегка кривились в чувственном изгибе, когда он шарил светло-голубыми, такими же, как у Гормена, глазами поверх толпы. Фрэнси не могла не признать, что брат выглядел очень привлекательным и до неприличия уверенным в себе.
Она опустила поля шляпы пониже на глаза, так как толпа оттеснила к самому краю красной дорожки, а ей не хотелось быть узнанной ни за что на свете. Вот к подъезду подкатил еще один длинный, сверкающий черным лаком автомобиль, и из него вышла среброкудрая дама, вся в бриллиантовых искрах от надетых на ней драгоценностей, горевших в ярком свете электрических ламп. Это была престарелая миссис Брайс Лилэнд. Рядом с ней порхающим мотыльком плыла юная девушка в великолепном кружевном бальном платье с алмазной тиарой на голове. У Фрэнси перехватило дыхание — ведь на месте этой юной красавицы могла бы быть она.