Удача – это женщина
Шрифт:
Мисс Мелони уже перевалило за тридцать четыре, и у нее не было детей, поэтому она решила сохранить ребенка Ллойда. Тот выслушал ее, перекинул ей через стойку бара пару тысчонок и, пожав плечами, пообещал время от времени ее навещать. Выйдя от Бесси, он почти сразу же выкинул всю историю из головы.
Когда Ллойд через год снова оказался по делам в Вирджиния-Сити, ему сообщили, что Бесси умерла при родах, а за ее ребенком-мальчиком, как оказалось, приглядывают по очереди все девушки из заведения. Ллойд глянул на дитя, мирно спавшее в плетеной корзине, которая стояла на полке в баре рядом с бутылками, и с некоторой долей печали отметил про себя, что дитя вступает в жизнь не только в потоках сигаретного дыма, но и под аккомпанемент приправленной крепким словцом отнюдь не изысканной речи.
Тогда он неожиданно для всех снял
— Это мой ребенок, — твердо заявил Ллойд присутствующим, — и он возвращается к себе домой.
Но для начала ему пришлось выстроить дом. Он тщательно выбрал участок земли на вершине почти пустовавшего тогда Калифорнийского холма и воздвиг там самый первый из больших домов в городе. Позднее Калифорнийский холм стал именоваться «Ноб-Хилл», или «Гора благородных», поскольку люди, селившиеся там, напоминали набобов Востока и являлись самыми могущественными и богатыми гражданами в Сан-Франциско. Ллойд потратил около миллиона долларов, создавая настоящий дворец для своего сына, и, уж конечно, постарался, чтобы там все было по высшему разряду. Пока дом строился, Ллойд нанял номер в «Восточном» отеле, где и поселил наследника, предоставив его заботам многочисленных служанок и нянек. Сам же вернулся к более привычной для него жизни, центром которой были серебряные рудники в пригороде.
Когда дом, в конце концов, построили, выяснилось, что он занимает целый квартал. В нем было шестьдесят комнат, включая комнату для занятий живописью, куда из французского замка доставили огромную деревянную панель, расписанную средневековыми мастерами. Зал для игры в мяч украшали зеркала в два человеческих роста, и поговаривали, что он является точной копией исторического зала в Версале. Полы и ванные комнаты были облицованы мрамором, вывезенным из Италии. Стены украшали три сотни серебряных подсвечников и сорок хрустальных канделябров, доставленных из Венеции, а дубовые панели, которыми обшивали стены и массивную лестницу, привезли из старинного английского поместья, которое, по слухам, принадлежало потомку королевского рода Стюартов, Высокие стрельчатые окна завесили бархатными и атласными драпировками из Лиона, а полы укрыли знаменитыми персидскими коврами. Конюшня, располагавшаяся на заднем дворе, не уступала по роскоши самому дому. Стойла из карельской березы, отполированной до блеска, были украшены декоративными орнаментами из серебра, а полы из наборного дубового паркета покрыты брюссельскими коврами. На стенах здесь, как и в доме, располагались неизменные серебряные канделябры. Не удивительно, что первое время после постройки дома в городе только о нем и говорили.
Сын Ллойда Хэррисона, Гормен, воспитывался няньками и гувернантками и уже в возрасте семи лет управлял домом, подобно средневековому тирану. Его слова были законом.
— Ты им скажи, сынок, — посмеивался папаша, глядя, как мальчишка раздает приказы домашней челяди, — покажи им, кто в доме хозяин!
Когда Гормену исполнилось десять, Ллойд послал его учиться на восток страны в ужасно дорогую частную школу, где наследник должен был получить знания по части того, как вести себя с солидными людьми.
— Ты слишком долго прожил в окружении бабешек, — напутствовал он сына на дорогу.
Гормен не отличался особыми способностями, но обладал высоким ростом, светлой шевелюрой, довольно привлекательной физиономией, а также всегда имел в своем распоряжении крупные суммы свободных денег, о которых не должен был никому отчитываться. В школе он быстро сошелся с компанией таких же, как он, повес, и довольно весело провел «школьные годы», наслаждаясь жизнью и новым для него мужским обществом. В восемнадцатилетнем возрасте он поступил в Принстонский университет и вернулся домой с дипломом в кармане, когда ему исполнился двадцать один год, глубоко сознавая собственную значимость в этом мире. Так Гормен Хэррисон превратился в новоиспеченного аристократа.
Тем большим шоком стала для него новость о происхождении его матери — Бесси Мелони из публичного дома, носившего ее имя, новость, которую ему поведал отец, отчасти под воздействием горячительных напитков. Оскорбленный в лучших аристократических чувствах, Гормен похоронил эту тайну в глубине души и с тех пор возненавидел свою так называемую «мать», а заодно и всех женщин вообще.
Для привлекательного молодого человека, каким был Гормен, он на удивление мало уделял
Ллойд умер, когда Гормену шел двадцать второй год. Он остался единственным наследником огромного состояния в восемьдесят пять миллионов долларов. Гормен похоронил своего отца с великой пышностью, а потом устроил грандиозные поминки в семейном гнезде Хэррисонов. На поминки были приглашены все мало-мальски выдающиеся люди Сан-Франциско, причем большинству из них богатство досталось тем же путем, что и отцу Гормена. Покончив с ритуальными обязанностями, Гормен приступил к весьма важному делу, пытаясь создать новый, сильно облагороженный миф о происхождении и жизни своего отца, а также замолчать некоторые факты собственного рождения. Кроме того, он, как пловец в воду, кинулся с размаху в бурные волны деловой жизни. Он преуспел в обоих предприятиях, за десять лет стал столпом местного общества и утроил оставленное ему состояние. Гормен был весьма скрытен в том, что касалось его личной жизни и сексуальных привязанностей, и для широкой публики всегда выглядел идеалом предпринимателя.
В тридцать два года он все еще оставался холостяком, но уже почувствовал насущную потребность иметь сына и наследника семейного бизнеса Хэррисонов. В этой связи он начал поиски приемлемой для себя супруги.
С Долорес де Сото он познакомился на танцах в соседнем, похожем на его собственный, доме, также расположенном на Ноб-хилле. Кружась с ней в вальсе и сжимая тонкую талию девушки, он меньше всего думал о ее темно-синих глазах, развевающихся белых юбках и о прочих глупостях, зато прекрасно отдавал себе отчет в том, что де Сото были потомками настоящих испанских аристократов, а их семейство славилось красивыми, породистыми сыновьями. Гормен, сын странствующего торговца и шлюхи, в не меньшей степени, чем произвести на свет сына, желал обрести устойчивые связи в высшем обществе. И то и другое было для него равно важно. Он знал, что в прошлом семья де Сото владела огромными латифундиями, насчитывавшими много тысяч акров первосортной земли, но со временем, из-за дурного ведения хозяйства, наследство испанских грандов пришло в упадок и сократилось до небольшого ранчо в долине Сонома. Но хотя у них и не было денег, в том смысле как понимал деньги Гормен, зато их родословное древо уходило корнями в глубь веков, вплоть до времен Изабеллы Испанской.
Гормен предложил отцу Долорес встретиться и побеседовать. Договоренность довольно быстро была достигнута, и высокие стороны подписали брачный контракт. По договору, де Сото оставляли ранчо в приданое за Долорес, а сами переселялись в Мексику, откуда были родом, получив за это от Гормена весьма крупную компенсацию. Долорес же через несколько недель уже направлялась к собору Святой девы Марии в качестве невесты Гормена Хэррисона в окружении трехсот тщательно подобранных гостей, которые потом приняли участие в свадебных торжествах. Таким образом, Долорес превращалась в нераздельную собственность своего мужа, который мог распоряжаться ею по собственному усмотрению, а также становилась своего рода сосудом для вынашивания наследника славного семейства Хэррисонов. Кроме того, ей следовало демонстрировать себя обществу и появляться вместе с мужем на людях в тех случаях, когда, согласно общественному мнению, присутствие жены считалось необходимым.
Долорес знала, зачем Гормен на ней женился, и поэтому вздохнула с облегчением, когда поняла, что забеременела. Гормен пригласил лучшего в Сан-Франциско врача, чтобы тот осмотрел ее, и трясся над ее здоровьем, как курица над яйцом. Но она день ото дня слабела и слабела, ее глаза стали похожи на два больших голубых бассейна и резко выделялись на бледном лице, волосы же потеряли свой первозданный блеск. Гормен решил, что климат Сан-Франциско и частые туманы вредны для здоровья беременной женщины, и отправил ее на север, на семейное ранчо, где и оставил на попечении сиделки. Он специально купил в Джерси особых породистых коров, чтобы у жены всегда были свежие сливки и молоко. Лучший мясник города ежедневно отсылал на ранчо, предварительно пересыпав битым льдом, отборные куски лучшей вырезки. Гормен также нанял искусного повара, чтобы тот следил за диетой Долорес и готовил ей пищу.