Удачливый крестьянин

де Шамбле?н де Мариво? Пьер Карле

– Вполне с вами согласна, – заметила дама, – благородное происхождение случайный и незаслуженный дар; но если знатность сопровождается добродетелью, то она заслуживает искреннего уважения. Однако признайтесь, граф: если бы не ваше особое отношение к госпоже д'Орвиль, вы не обратили бы внимания на неловкие выражения господина Боно, который вовсе не хотел сказать ничего обидного.

– Прошу вас, – обратился граф к госпоже де Вамбюр, – гоните от себя всякие подозрения, оскорбительные для этой дамы. Я еще больше восхищаюсь ее добродетелью, чем красотой, совершенно меня покорившей. Не сомневаюсь в вашем умении

хранить чужие тайны, и потому открою вам без колебаний свою душу. Да, если бы я имел власть над сердцем госпожи д'Орвиль, я не медля, на коленях, просил бы ее руки.

– А она знает о вашем расположении к ней? – спросил я.

– Если знает, – сейчас же заметила госпожа де Вамбюр, – то не может оставаться безразличной. Кто в силах отклонить такие лестные чувства? А если мысли этой дамы столь же возвышенны, как ваши, граф, то я не могу вас порицать.

– К сожалению, я мало успел насладиться ее обществом, – ответил граф. – Она только что овдовела, и существуют правила приличия, с которыми я, как это ни трудно, вынужден считаться. А теперь она уехала к себе в деревню, у нее там дела. Не скрою от вас, однако, что она знает мои мысли. Скажу больше, я имею основание думать, что чувства мои ей дороги, но ее вдовство и положение моей семьи заставляли ее до сего времени хранить полное молчание. Все это стало мне ясно во время моего последнего визита к ней перед отъездом в деревню. У нее хватило силы духа советовать мне побороть мою любовь; я упрекал ее за это; я изнывал от горя, но вдруг слезы, брызнувшие из ее глаз, дали мне понять, что стараясь разрушить мою любовь, она борется со своим собственным сердцем.

– Ах, граф, – воскликнула госпожа де Вамбюр, – столь благородные чувства вполне заменяют и знатность рода, и красоту, и богатство. Мне от души вас жаль, вам придется преодолеть множество препятствий, но я буду восхищена, если вы сохраните твердость. Ничто не должно казаться слишком ценным, всем надо поступиться и все принести в жертву ради такой возвышенной любви.

– О, как вы меня обрадовали, – воскликнул граф. – Если бы вы знали ту, что я боготворю, вы сами полюбили бы ее. Господин де Ля Валле видел ее, он подтвердит, что я не преувеличиваю.

Я заметил, что госпожа де Вамбюр внимательно посмотрела мне в глаза, чтобы проверить, какое впечатление произвел на меня этот разговор.

– Как? Вы совершенно равнодушны? – спросила она, убедившись, что этот взгляд замечен.

– Нет, сударыня, но ваше участливое отношение к чувствам графа наводит меня на другие мысли: как был бы счастлив тот, кого вы удостоите подобных же чувств! Вас не заботило бы происхождение возлюбленного, а только его любовь – и это меня восхищает.

– Вы правильно поняли мой образ мыслей, – сказала она; – да, я отдала бы свою руку, только повинуясь велению сердца, и была бы счастлива, если бы мне отвечали тем же.

– Можно ли, – вскричал я с горячностью, какой сам от себя не ожидал, – можно ли знать вас и не питать к вам тех возвышенных чувств, каких вы вправе требовать! Еще не перевелись на свете сердца, способные оценить совершенство, а в вас соединилось все, что покоряет такие сердца.

Госпожа де Вамбюр, видя, что разговор со мной перешел границы сдержанности и главной его темой стала она сама, спросила д'Орсана, беря его под руку:

– О чем

вы задумались, граф?

– О том, как добиться счастья, – ответил он, – и я его добьюсь.

Услышав это и опасаясь, что разговор снова коснется ее и примет слишком серьезный оборот, госпожа де Вамбюр завела речь о моих делах. Господин д'Орсан объяснил ей, что все устроено, и что я, если захочу, могу уехать хоть завтра: он обо всем позаботился, и как только я приму решение, он пришлет мне свою дорожную коляску и двух слуг.

– А есть ли у него деньги? – снова спросила госпожа де Вамбюр, – ведь путешествие будет долгое.

– Все устроено, – повторил граф д'Орсан, – как я уже имел честь вам сообщить. Не беспокойтесь ни о чем.

– Но, граф, ведь будущее этого молодого человека – наше общее дело, – возразила щедрая дама, – я тоже хочу помочь ему, наравне с вами!

При этих словах я взял ее руку и покрыл ее бесчисленными поцелуями, а граф сказал:

– Это уже не касается господина де Ля Валле; наши с вами дела мы уладим без него.

Тут госпожа де Вамбюр попросила остановить карету, так как мы уже подъехали к дому, где она должна была провести вечер. Я вышел первым и имел честь подать ей руку, причем воспользовался случаем еще раз поблагодарить ее; в моих словах, вероятно, было больше признательности к ней за любовь, чем за щедрость.

Признаюсь, мне самому было бы трудно разобраться, почему так получилось. Я вовсе не хотел обманывать госпожу де Вамбюр; но я уже не мог управлять своими чувствами. Дайте страсти несколько дней, она зайдет много дальше, чем мы сами могли бы предполагать. А если эта страсть именуется любовью, то она устремляется по естественным руслам чувств столь бурно, что ее и вовсе не удержишь. Да и кто может поставить ей преграды? Напротив, все в самой природе нашей способствует ей. Нет ничего удивительного, что несмотря на мой брак и на высокую добродетель госпожи де Вамбюр, которую хвалил граф, я при всяком удобном случае выказывал ей свою нежность. Стоило мне увидеть ее, как я забывал и долг и уважение к принципам этой дамы. И то и другое я попирал всяким своим словом и шагом.

Когда мы расстались с госпожей де Вамбюр, граф отвез меня домой. Жену свою я застал в том же состоянии. Мы вместе решили, что я уеду через три дня. За это время я побывал у моего несчастного брата; жена продолжала терзать его с прежним остервенением; я повел его в пансион, куда поместил обоих его сыновей, и нам сказали, что они подают большие надежды. Все свободное от этих забот время я посвящал госпоже де Ля Валле, уговаривая ее не беспокоиться обо мне. Здоровье ее с каждым днем ухудшалось.

На второй день вечером граф д'Орсан (к которому я посылал и узнал, что его нет в Париже), пришел ко мне сам и сообщил с невыразимой радостью:

– Дорогой друг, я любим, в этом нет больше сомнения. Сама госпожа д'Орвиль подтвердила мне свои чувства; теперь ничто не мешает нам соединиться, кроме химер сословной спеси. Но я буду бороться и одержу победу; я знаю, что ее сердце принадлежит мне, я уверен в успехе.

Я радовался вместе с ним, как того требовала дружба, коей он меня почтил, но должен сознаться, я при этом с горечью думал, что мне-то никак нельзя питать подобные же надежды. Все же я предложил ему вместе посетить госпожу де Вамбюр.