Удачная охота

Кузнецов Павел Андреевич

И вот теперь, после недели пути, я, наконец, увидел свою цель.

Всю дорогу я старался держаться подальше от людей, не желая общаться по мелочам, нацелившись провести свой отпуск в уединении. Даже когда спал практически под самыми стенами фортов, предпочитал скрываться от настойчивого внимания патрулей. Конечно, подобное поведение требовало "дозорного" образа жизни, который гвардейцы вели в дальних дозорах, питаясь подножным кормом или дичью и засыпая на голой земле, но особого дискомфорта я при этом не испытывал. Еды вокруг хватало, да и сам по себе сон на земле был для меня привычен, причём настолько, что я мог обходиться вообще без подстилки, хотя этого по понятным причинам и не любил. Хорошая подстилка дарит поистине королевский комфорт, выигрывая не только у сна на голой земле, но и у сна на казарменной кровати.

Всю дорогу я не спешил расслабляться: отпуск отпуском, однако орки и прочие неприятности не будут разбираться, на службе я или нет. Уверен, что даже найденная в кармане остывающего трупа подорожная не вызовет у этих существ и тени сожаления о совершённом убийстве находящегося не при исполнении гвардейца. Теперь же у меня появился уникальный шанс немного расслабиться.

Окинув своё состояние внутренним взором, я вынужден

был признать, что оно ничем не отличается от привычного. Никаким чувством покоя или даже намёком на расслабленность и не пахло. Возможно, это чувство придёт позже, когда я убью первого лесного обитателя и буду сидеть у костра, поедая свежее мясо и умиротворённо запивая его хорошим вином из фляги. На грани же сознания сновала предательская мысль, что я просто не способен расслабиться в силу многолетней дрессировки сначала опытными наставниками, а последние годы - реальной опасностью. Не то, чтобы мне надоело это чувство натянутой жилы, просто в глубине души мне всегда хотелось попробовать пожить, как нормальные люди. Нет, я вовсе не собирался делать это новое для меня состояние образом жизни, но просто хотел почувствовать, ради чего живут другие. Те, у кого нет гипертрофированного чувства долга, кто не привык постоянно быть на стороже и убивать, как дышать. Так жило большинство, ради которого я, собственно, и жил, ради которого терпел лишения, рисковал, убивал. Моя задача была - уберечь моих соотечественников от любого проявления врага, но в чём была задача этих самых соотечественников, я просто не знал. Вернее, не так. Теоретически, по рассказам обывателей и сослуживцев, я имел некоторую картину жизни в империи, знал мотивы различных категорий людей, слышал о семейном счастье, радости отцовства и материнства, радости заниматься любимым делом, создавать шедевры; строить дома и целые города. При этом я не был и наивным юнцом, зная о подлости и коварстве людей, о том, что они стараются улучшить своё положение за счёт соотечественников. Знал о грызне за власть влиятельнейших родов империи, о преступности в больших городах. Но обо всём об этом я только знал. Жизненный опыт ясно говорил, что только знать мало, нужно ещё и прочувствовать, познать на своей собственной шкуре, чтобы понимать. Так, рядовому обывателю сложно оценить образ жизни пограничника и воина вообще, даже если он смутно знает кое-что о нём.

Я был от природы человеком чрезвычайно любознательным и сообразительным, поэтому меня буквально тянуло к новому, хотелось что-то сделать в жизни кроме профессионального убийства врагов империи. Я также не брезговал брать на себя ответственность в критических ситуациях, находя в решении нестандартных вопросов подлинное душевное удовлетворение. Но единственное, в чём я реально мог постоянно совершенствоваться и полностью проявлять себя, был мечный бой. И я с подлинным упоением погружался в него с головой, отдавал ему всё свободное время, буквально выматывал инструкторов, не говоря уже о боевых товарищах. Я мог работать с любым количеством противников, с любыми мечами, причём как в паре, так и единичными; имел я и навыки работы другими видами оружия, но изучал их исключительно с точки зрения противостояния мечом бойцу с таким оружием. Поэтому слыл среди своих подлинным мастером боя, даже инструкторы часто расписывались в полной беспомощности противостоять мне. Но мечный бой - не единственное, к чему я испытывал тягу в жизни; мне ещё предстояло многое понять, прочувствовать и усвоить. И этот дарованный Императором месяц я намеревался провести в глубоких медитациях, обдумывая прожитую жизнь и строя реальный план своего будущего. Именно это было реальной целью моего отпуска и моего уединения, охота и одиночество были лишь одними из условий эффективного самопознания. Одновременно требовалось подумать над некоторыми приёмами мечного боя, возможно, разработать новые связки, опробовать особенно заковыристые из моих собственных наработок. Меня ждали целые дни спокойных вдумчивых тренировок, без постоянной готовности сорваться с места и пойти убивать или умирать.

Чувство умиротворённого спокойствия пришло ко мне лишь по истечении недели глубоких медитаций, вдумчивых тренировок и охоты. Оно пришло не возле костра, как я думал изначально, а наступило вместе с пониманием того, что именно я здесь, в этом участке леса, являюсь самым сильным хищником. Откровение это возникло после того, как я мечами зарубил попытавшегося напасть на меня медведя. Вроде бы ничего в этом не было особенного, даже следовало бы не успокаиваться, а, напротив, насторожиться. Ведь вокруг полно диких хищников. Да, не спорю, просветление было вызвано крайне противоречивым событием, но оно, тем не менее, произошло. Первые нестандартные мысли посетили меня во время снятия медвежьей шкуры, вместе с ними пришло и чувство лёгкости. Теперь я знал, что не буду диким зверем вскакивать от малейшего шороха, что-то в голове перевернулось и встало на место. Теперь я подорвусь, только если опасность будет достаточно сильной.

Весь следующий день я посвятил тренировкам, отдаваясь им без остатка. Только сейчас я понял, насколько был до этого напряжён, насколько сильно проникся постоянным давлением окружающей жизни, превратившись в тугую вечно натянутую жилу. И вот теперь я впервые работал с мечами в полную силу, впервые творилбой, а не просто тренировался или сражался. Моё сознание и тело стали единым целым, слились с мечами и теперь танцевали на кончиках клинков.

Ночью я спал, как младенец, и проснулся с утра свежим и бодрым, готовым к новым свершениям. В этот день я полностью погрузился в медитации, не охотился, не ел и почти не пил. Вся прожитая жизнь была разложена по полочкам, сделаны были важные выводы, подведены итоги многих событий. К вечеру я точно заново взглянул на мир. Теперь предстояло выработать свой дальнейший путь в жизни, и, точно отвечая на мои задумки, ветер принёс запах магии.

Моё чутьё на магию заголосило, и хотя не принесло ощущения прямой угрозы, масштаб творимой где-то рядом волшбы создавал угрозу всему окружающему, даже мог нанести косвенный вред мне самому. Бежать я не привык, поэтому решил защищать свой укромный уголок в лесу любыми доступными способами. Для этого следовало раньше обнаружить мага, чем он наткнётся на меня. Короткие сборы: кольчугу под куртку, лук через плечо, тройку стрел за пояс, - и я готов к бою с любым противником.

Маг

нашёлся в километре от моей последней стоянки. Никакой опасности он уже не представлял, так как был кем-то укорочен на целую голову. Магией больше не воняло, зато откуда-то сбоку еле различимо доносился звон мечей. Этот звук я не смог бы спутать ни с чем на свете, имея громадный опыт его различения, и по нему запросто мог определить характер меча, а иногда и его уникальные особенности. Направившись в нужную сторону, уже через пять минут вслушивания я полагал, что вижу всю картину боя. Три больших, по всей видимости, двуручных меча противостояли паре средних клинков. Двуручники имели между собой некоторые едва ощутимые отличия, но были явно одного и того же типа, сильно мне что-то напоминая. Что-то, чего я никак не ожидал здесь услышать, а потому закрыл свою голову от мыслей об этом. Зато пара мечей вела себя крайне необычно: во-первых, эти мечи были абсолютно идентичны, а, во-вторых, они работали поразительно слаженно. Либо один мастер двумечного боя противостоял сразу трём амбалам с двуручниками, либо действовала слаженная двойка бойцов. Учитывая, что столкновения двуручников с обоими мечами происходили зачастую синхронно, и слабо представляя, как можно двумя средними мечами отбить одновременно два тяжеленных двуручника, я склонялся к мысли о паре бойцов. Мою мысль подтверждали и изредка вплетавшиеся в картину боя мелодичные лязги небольшого ножа: похоже, кто-то из двойки бойцов время от времени использовал нож. Некоторое недоумение вызывала лишь скорость движения пары воинов, которые для такой интенсивности боя должны были чуть ли не летать по полю битвы, но это уже вопрос личного мастерства, так что я испытал лишь чувство уважения к бойцам. Всё мне было понятно даже без зрительного контакта со сражающимися, поэтому я серьёзно засомневался в целесообразности вмешательства в чужой бой. Уже собираясь поворачивать назад, я вдруг почувствовал изменение тональности сражения. Три двуручника начали вдруг работать поразительно быстро и слаженно, словно бойцы неожиданно очнулись ото сна, а ещё через мгновение и пара средних клинков заплясала в поистине невероятном темпе. По крайней мере, я ни с чем подобным до этого просто не сталкивался. Клинки буквально пели, практически непрерывно сталкиваясь с оглоблями противников. Что-то там происходило, что-то, что заставило меня изменить решение и посмотреть на бой вблизи. Чутьё бывалого мечника буквально вопило о чём-то запредельном, происходящем на поляне.

Точкой наблюдения за сражающимися я выбрал высокое надёжное дерево, имеющее сверху очень удобное переплетение ветвей, где мог организовать позицию опытный лучник. Движимый любопытством, я мгновенно взлетел на дерево, и только теперь смог рассмотреть картину боя во всех подробностях. Эти подробности оказались столь неожиданными, что у меня буквально отвисла челюсть: на небольшой поляне рубились трое орков и одинокий воин с волосами, сплетёнными в роскошную косу.

Орки действовали невероятно слаженно, что говорило о высочайшем их профессионализме, который был характерен лишь одному орочьему клану - клану Ветра, самому воинственному и самому уважаемому. Его бойцы неофициально использовались империей для некоторых акций как на орочьей и варварской территориях, так и у наших соседей. В результате неофициальной поддержки императора клан пользовался непререкаемым авторитетам среди своих, имея роскошный каменный город, великолепные тренировочные площадки и лучшее оружие. Его безопасность стерегла даже тройка имперских магов.

Однако мастерство орков просто блекло по сравнению с тем, что творил их противник. Даже мой намётанный взгляд фиксировал лишь отдельные выпады и движения воина, остальные просто смазывались из-за запредельных скоростей. Человек не мог так драться. А ещё человек не мог с лёгкостью блокировать удары двуручников, - не отводить, как это делали мы, гвардейцы, гордясь своими навыками, но именно жёстко блокировать, даже не срываясь при этом с темпа. Мне также было непонятно, какой клинок вот так просто выдержит бесконечный град сильнейших рубящих и режуще-колющих ударов. Да ещё и дробящие удары рукоятью и гардой, когда орки перехватывали свои двуручники за лезвие... Даже самые хорошие офицерские мечи, поставляемые в войска северных гарнизонов по личному распоряжению императора, просто сломались бы от такого обращения. Но самым невероятным лично для меня представлялось участие в бою косы воина. Время от времени она вылетала вперёд или назад, чаще, конечно, назад, во время отступления воина, и наносила оркам ощутимые удары, которые те вынуждены были блокировать своими клинками. Блеск солнца на конце косы и по всей её протяжённости говорил о вплетённом в волосы металле. Именно его звук я принял издалека за звон ножа.

Кроме феерических движений мечами, воин постоянно перемещался, совершая невероятные для человека прыжки, кувыркаясь и делая сальто, выполняя фляги для уворота от скользящих мимо гигантских мечей. Воин точно танцевал, а не сражался, настолько красиво выглядели со стороны его движения. А ещё через мгновение моя челюсть поползла ещё ниже, так как стало очевидным, что воин - женщина! Это вообще ни в какие ворота не лезло, но столь высокая грудь просто не могла принадлежать мужчине, равно как и широкие бёдра, да и длинные волосы отличали именно женщин. Костюм на ней тоже был странным, непривычным, однако будил чувство чего-то смутно знакомого. Чёрная кожаная куртка, с каким-то синеватым отливом, ощущением бархатистости на ощупь, заканчивалась высоким стоячим воротником, доходящим практически до конца шеи. Плотно обтягивающие фигуру брюки были идентичны по расцветке куртке, а изящные сапоги чуть выше колен дополняли общий образ охотничьего женского костюма несколько необычного кроя. Взгляд также приковывала необычная пряжка широкого, увешанного метательными ножами, пояса: на гранях фантастического цветка, сотканного из нитей металла и бриллиантов, играло заходящее солнце, вспыхивая и чуть ли не ослепляя меня даже на таком значительном расстоянии от источника.

Страшный удар двуручника в бок женщины вывел меня из шокового состояния, в котором я пребывал первые мгновения после увиденного. Меч достал её в полёте, так что его траектория тут же нарушилась, и воительница отлетела в сторону. Однако не упала бездыханной, а лишь перекатилась по земле, стремительно вскакивая на ноги. Орки бросились на противницу, пытаясь воспользоваться утерей ею инициативы.
– "Да что же ты ещё думаешь, гвардеец грёбанный!" - прорычал я мысленно.
– "Женщину обижают сразу три орка, с которыми ты всю свою сознательную жизнь сражаешься, а у тебя ещё возникают какие-то сомнения в целесообразности вмешательства в бой!?"