Удар блокируют ударом
Шрифт:
Он сложил на груди руки, его примеру последовали остальные. Глаза некоторых из них, правда, таили нерешительность, но они опустили их долу и принялись слушать негромкие, торжественные слова молитвы.
16 июня, Польша
Пообедав, Роман составил посуду на выкидное оконце «кормушки». С той стороны посуду забрали, «кормушку» закрыли. Все, сидите и ждите ужина.
Надо сказать, сиделось Роману комфортно. Чистенькая камера-одиночка, унитаз, туалетная бумага, свежее постельное белье, хорошая вентиляция.
Чем такое смотреть, лучше уж разглядывать собственные сны. Чему Роман самозабвенно и предавался, поскольку никаких других занятий, кроме трехразового перекуса, ему не предлагали.
Впрочем, иногда он находил себе занятие сам. Чтобы за дверью, через которую на него очень внимательно и подолгу глядели в глазок, не слишком расслаблялись, время от времени, обычно до еды, чтобы быть позлее, Роман принимался дубасить в эту самую дверь ногами и кричать, чтобы его немедленно выпустили. Кроме того, он требовал свидания с женой, российского консула и извинений за понесенный моральный ущерб.
Пошумев, он садился на кровать и горько плакал, пряча лицо в ладонях и видя сквозь в щелку в пальцах, что за ним ведется пристальное наблюдение.
Отыграв программу, Роман ложился на кровать, отворачивался лицом к стене и, повсхлипывав, тихонько задремывал.
Его не допрашивали, ему не угрожали, им больше никто не интересовался. Кормили, приглядывали, но окружили стеной молчания.
Роман решил так. Либо надеются, что у арестанта от неясности сдадут нервы и он начнет давать показания, забыв наконец о похищении. Либо поняли, что допросы ни к чему, кроме отъема времени и нервов у следователей, не приведут, и оставили его с миром.
А скорее, и то, и другое. Упрятали в камеру, пока идет поиск второго беглеца, и ждут, уповая на время и на результативность войсковой операции.
То, что Метека до сих пор не изловили, было яснее ясного. Иначе Романа давно потащили бы на допрос. И навешали кучу обвинений, одно страшнее другого.
Впрочем, мог быть и такой вариант: Метека взяли, документы у него отобрали, с ним поговорили, а о его напарнике как бы забыли. Потому как что с ним делать – неясно, так сразу не решишь. Обвинить его в шпионаже трудно, даже по показаниям Метека. Он парень тертый, будет стоять на своей версии насмерть, и стронуть его с нее практически невозможно. Значит, надо как-то решать с ним вопрос по-другому. Как? А пока это дело третье. Не к спеху. Пусть посидит, благо замки крепкие, помучается. Большое начальство как следует покумекает и что-нибудь да изобретет.
Учитывать такой вариант, что Метек может быть задержан, Роман учитывал. Всякое бывает. Человек – не комар, изловить его, в принципе, можно. У спецслужб своя метода, и порой она срабатывает неплохо. Но все-таки, ворочая так и сяк шансы Метека, он склонялся больше к тому, что тот выскочил из-под облавы. Должен выскочить, время было. И парень шустрый, не может быть, чтобы у него не
В общем, Роман надеялся.
То, что он заперт в тюремной камере, смущало его мало. Вернее, не смущало вовсе. Доводилось и в более сложных условиях время коротать. А здесь тихо, чисто, кормят сносно. Еще бы телевизор – и можно попросить, чтоб подержали подольше.
Лишь бы там, на свободе, все было в порядке.
Но в порядке или нет, знать наверняка Роман не мог. И потому зловещие предчувствия нет-нет да и терзали его, отчего спалось не так спокойно, как хотелось бы.
И то сказать: не дома на диване.
16 июня, Москва, 17.00
Подполковник Дубинин заглянул в кабинет начальника отдела.
– Входите, – сказал генерал Слепцов.
Он закрыл коричневую папку и подождал, пока помощник подойдет к столу.
– Вы ознакомились с содержанием?
– Так точно, товарищ генерал.
– Что скажете?
Дубинин для порядка помялся:
– Документ серьезный, товарищ генерал.
– Более чем, – согласился Слепцов.
Он побарабанил пальцами по столу.
– Думаю, для Богдановича он будет весьма интересен. А, подполковник?
Дубинин осторожно усмехнулся:
– Если он его заполучит, то сможет держать в кулаке практически всю оппозицию.
– Вот именно, – кивнул Слепцов. – То есть наведет наконец порядок на Украине. И соседей-поляков осадит, если те сунутся с нежелательными советами.
Они помолчали.
– За эту папку, товарищ генерал, у Богдановича можно просить любые уступки. Вряд ли он нам откажет.
– Да уж это само собой, – согласился Слепцов. – Но – это не нам решать. Пусть разбираются там.
Он со значением посмотрел в потолок. Дубинин понимающе кивнул.
Слепцов отодвинул папку, сверкнул очками.
– Что с пленкой?
– Отдали в лабораторию, товарищ генерал.
– Хорошо. Отличный у вас агент в Польше, подполковник. Так оперативно сработал. Не то что наши разгильдяи. Умеют только по кабакам да по казино шляться! Ни одного серьезного задания поручить нельзя.
Слепцов снова сверкнул очками, насупился.
Дубинин сперва хотел что-то сказать, но благоразумно промолчал. Стоял навытяжку, ждал, что еще изречет начальство.
– Что с ним… с Морозовым, известно? – спросил неохотно Слепцов.
– Пока нет, товарищ генерал. Но, судя по докладу нашего польского агента, Морозова, скорее всего, задержали и заключили под арест.
– Туда ему и дорога, – проворчал генерал.
Дубинин негромко вздохнул.
– Что? – взглянул на него Слепцов.
– Надо бы его вытащить, товарищ генерал. А то поляки вытянут из него, чего не следует.
– Поляки не дураки и наверняка уже поняли, что документы у нас, – отрезал генерал. – Так что пусть пока сидит, чтобы чего еще не натворил. Завтра воскресенье, хоть один день у меня должен быть выходным?