Удар иглы
Шрифт:
Мне показалось, что одного выстрела будет недостаточно, поскольку Селим-паша все же ударил свою жертву. Но тут уж сам сераскир проявил завидную прыть, сумев увернуться и отпрыгнуть в сторону. Селим-паша еще секунду постоял, а потом рухнул на пол.
Сераскир брезгливо отпихнул труп загнутым носком домашней туфли и тихо спросил:
– Кто стрелял?
Я выступил из-за портьеры.
– Кто ты, достойная женщина? Назови свое имя, и ты не сможешь упрекнуть Айдоса Мегмета в скупости и неблагодарности.
Я сбросил покрывало. Раздались возгласы; «О Аллах!», «Да это же мужчина!» Потом кто-то крикнул: «Русский
Телохранители бросились ко мне с обнаженными саблями, но сераскир повелительным жестом остановил их:
– Стойте! Он спас мне жизнь, и я не могу ответить черной неблагодарностью, Я подумаю, как отблагодарить его. А пока… пока в зиндан.
Обозленные тургаузы схватили меня за руки, содрали женскую одежду и потащили на задний двор, где и бросили в большую яму, в дальнем углу которой лежал труп. Судьба моя, казалось, была предрешена.
Предутренние часы в глубокой яме оказались мучительными для моего тела, но не для духа. Меня бил озноб, холод сковывал все члены, но в душе, как это ни удивительно, воцарились покой и умиротворенность, каковые бывают ниспосланы человеку свыше после исполненного им долга и завершения земного пути.
Со страданиями тела мне удалось кое-как справиться, у своего несчастного бездыханного соседа я позаимствовал овчинную накидку, вывернул ее наизнанку и закутался в нее.
Мысли мои текли плавно. С одной стороны, я пытался осознать, что же произошло со мной, но, с другой стороны, наслаждаясь снизошедшей на меня умиротворенностью, постоянно впадал в отвлеченные рассуждения о вещах вечных и всеобъемлющих – что есть добро и зло, влияет ли на их оценки положение оценивающего и то, что благо для одного, то для других может стать отнюдь не благом. Мне припомнился на этот счет один из разговоров с Осиповским.
Тесная комната, за окном – мороз и снег, скрежет полозьев, ущербный месяц на темном звездном небе.
– Вспомните слова Бёме, – говорил Осиповский. во всем сущем есть противоречие, даже в Боге. Бог и дьявол есть две стороны одного явления.
– Ну а если взять утверждение англичанина Джоржа Беркли, что все идеи мира потенциально существуют в божественном уме, но реальное существование получают лишь в душе человека. И тогда получатся, что единственным полем сражения между добром и злом становится наш ум. Кто победит в этой борьбе – добро или зло, по большом счету неважно, ибо и в том и в другом случае человек ощущает себя одинаково правым, и нигде ему не найти ни подтверждения, ни опровержения этой истины. И мир, и Бог равнодушны и холодны.
– Ваша эрудиция, мой друг, растет, что является фактом похвальным, – усмехнулся Осиповский, который в тот вечер выглядел каким-то усталым и опустошенным. Он махнул рукой. – Хотите знать мое мнение? Все эти теории – пустая болтовня людей, забавляющихся ими словно картежной игрой. А суть проста – есть две пронизывающие мир силы: Добро и Зло, сила созидания и сила разрушения. Они – как в душах наших, так и в каждой молекуле. Это, друг мой, не предположение – это знание. А философия нужна лишь для того, чтобы разум человека покинул тесные стены обыденности и мелких забот и честно решил для тебя, чему и кому он должен служить…
Добро и зло, созидание и разрушение, Свет и Тьма – так все просто! Ну а если подойти с этими мерками к конкретной ситуации, хотя бы к той, в
Скорее всего в этом мне уже не разобраться, поскольку жить оставалось совсем недолго. Хотя… Глупости, ничего мне османы не сделают. Я же как-никак спаситель самого сераскира. Должно же у них быть чувство благодарности…
Потом мне вспомнились слова кривоногого барона о каком-то узле, связанном с именем русского князя. Именно ради смерти этого князя посылал своего помощника барон, но тот, к счастью, не смог выполнить задание. Интересно, кто же все-таки этот князь? В голову приходило несколько сиятельных имен, но кому отдать предпочтение? Ведь жертва была выбрана исходя из какого-то извращенного и таинственного хода мыслей, и логика тут ничем не могла помочь. Но кто бы это ни был, все равно приятно ощущать себя спасителем одной из столь важных особ. К сожалению, спасенная жертва никогда не узнает о том, кому она обязана жизнью.
Минули остаток ночи и следующий день. Хорошо еще, что мои мучители догадались утащить труп, кинули мне теплую дерюгу, накормили какой-то жидкой дрянью. Несмотря на голод, я смог съесть лишь немного. К вечеру спокойствие в моей душе сменилось злостью, потом отчаянием, потом каким-то отупением.
Когда я задремал, то приснился мне престранный сон. Конечно, ничего из приснившегося в действительности не происходило, но картина отличалась стройностью и последовательностью.
… Роскошные апартаменты в Яссах. Бал в доме князя Потемкина Таврического. Горит множество свечей. Вальсирующие пары, кажется, вовсе и не ступают по паркету, а плывут по воздуху, так плавно скользят в Еще ноги партнеров.
Издали мне показали Самого. Григорий Александрович в генерал-фельдмаршальском мундире сидел за столиком и играл в карты. Рядом с ним суетилась маленькая невзрачная личность, пытавшаяся во всем служить великому человеку. Тип этот подавал Потемкину карту из колоды, льстиво подносил табакерку или стакан с вином. Но насколько подобострастен он был отношении князя, настолько же небрежен в обращении с остальными игроками.
– Это сам господин Бергсон, – услышал я восхищенный шепот за своей спиной. – Видите, видите, как благоволит к нему его превосходительство? Я вспомнил, что приглашен на бал в качестве гостя князя. Я приехал в Яссы всего на несколько дней для того, чтобы заключить договор со ставкой командующего на поставку армии новых контрмин моей конструкции. Тогда же и воспоследовало это приглашение.
Григорию Александровичу надоели знаки внимания, оказываемые со стороны Бергсона, неожиданно он бросил карты на стол и небрежно сказал:
– Как жарко! Пойдем купаться.
Вместе с другими гостями я отправился в летний сад резиденции князя. Впереди я видел все того же Бергсона, козликом скакавшего вокруг своего могущественного покровителя.
– Где же мы станем раздеваться? – спросил Бергсон, преданно заглядывая в глаза князя и поглаживая накладку на залысинах лобной части головы.