Удар из Зазеркалья
Шрифт:
— Да вы, я вижу, мизантроп.
— Вам, наверное, обо мне рассказывала Алиса.
— Вы имеете в виду Алису Айтчисон? Вы ее знаете?
— Очень хорошо. Когда-то мы с ней были помолвлены.
Он бросил взгляд через всю гостиную к оранжевому наряду, и дьявольская искорка заплясала в его глазах.
— Алиса обожает деньги. А у Флойда Чейза их куры не клюют. У меня их нет.
— Вы удивительно откровенны со мной.
— Всегда очень удобно говорить правду, когда тебе никто не верит. Все уверены, что вы что-то скрываете, изворачиваетесь, что-то искажаете, и стараются выудить из вас «реальную» истину. Вот
— Нет, благодарю за приглашение, — Гизелу забавляла его неукротимая дерзость. — К тому же я люблю чай… И… — Гизела осеклась. Рядом с ней стояла Арлина.
— Простите меня, мисс фон Гогенемс, вас просят к телефону. Междугородная.
— Благодарю тебя. Кто это?
Коварное любопытство проглядывало через маску показного безразличия опытной прислуги.
— Это мисс Крайль.
Гизела поспешила к двери. Когда она проходила мимо окна, возле которого Алиса разговаривала с Флойдом Чейзом, та вдруг ее окликнула:
— Гизела! Познакомься с мистером Чейзом. Мисс фон Гогенемс.
Гизела извинилась:
— Я должна, к сожалению, бежать. Меня ждут у телефона.
Алису это немного позабавило:
— Вашему врачу-психиатру придется выложить приличную сумму за телефонные разговоры.
— На сей раз это Фостина.
— Неужели эта несчастная дура все еще тебя преследует?
Не отвечая на грубость, Гизела постаралась поскорее пройти мимо этой пары и поспешила закрыть за собой дверь в телефонной будке под лестницей.
— Хэлло!
Далекий, едва слышный голос ответил:
— Гизела, это ты? Говорит Фостина.
— Как ты поживаешь? Надеюсь, неплохо отдыхаешь?
— У меня все хорошо, — медленно, почти нараспев, произнесла Фостина, словно ей с большим трудом удавалось выговаривать слова. — Но я скучаю по тебе. Нет ли новостей?
— Новостей?
— Разговаривал ли доктор Уиллинг с миссис Лайтфут? Он обещал это сделать.
— Да, он был здесь сегодня утром. Но я его не видела. У меня в это время был урок.
— Что же ему сказали?
— Не знаю, но думаю, что он сразу, при первой же возможности сообщит тебе обо всем. Может, даже сегодня вечером.
— Хочется надеяться. Невыносимо ждать. Я так волнуюсь.
— Сколько ты еще пробудешь в городе?
— До пятницы. Потом поеду в Брайтси, в штат Нью-Джерси. У меня там свой коттедж. Не хочешь приехать ко мне на уик-энд?
— Я бы с удовольствием, но у меня приглашение на обед, как раз вечером в пятницу, — объяснила Гизела. — Может, ты останешься еще на денек в Нью-Йорке, и мы там с тобой встретимся!
— Но вечером в пятницу у меня назначено свидание с одним человеком там, в моем коттедже. Я хотела бы вас познакомить. Не могла бы ты приехать туда попозже, после обеда?
— Право, не знаю. Можно позвонить завтра? Когда тебе удобнее?
— Не нужно звонить, не беспокойся. Просто приезжай туда в любое время, когда сможешь — в пятницу, субботу или воскресенье. У меня нет других встреч, кроме одной этой в пятницу.
Ее голос стал еще более холодным и каким-то замедленным, словно в эту минуту она пребывала в летаргическом сне.
— Ну, придумай что-нибудь! — нетерпеливо посоветовала Гизела. — Если уж попала в Нью-Йорк, то попытайся устроить себе настоящий праздник. Тебе это просто
— У меня их нет.
— Сходи в театр. Отправляйся по магазинам. Купи что-нибудь недорогое, то, что можешь себе позволить.
— Я постараюсь. До свидания, Гизела.
— До свидания.
Она повесила трубку, испытывая смутное чувство горькой вины. С глаз долой — из сердца вон. Последние несколько часов она постоянно думала о Фостине. А теперь вот эта маленькая далекая фигурка все уменьшалась в размерах, уходила куда-то за горизонт ее памяти. Миссис Лайтфут была права: с отъездом Фостины все об этих сумасбродных событиях в Бреретоне забудут через месяц. Это — один из тех незначительных, не поддающихся объяснению случаев, которые мы стараемся обойти стороной в своей повседневной, занятой жизни. Годы спустя кто-нибудь из нынешних учениц начнет рассказ перед сидящими вокруг костра в день Всех Святых друзьями: «Со мной в жизни никогда ничего странного не происходило, — вот только помню однажды, когда я была девочкой, я училась в школе. Этот случай так и не получил объяснения. У нас была одна молодая преподавательница по театральному искусству, она…»
Гизела вернулась в гостиную за чашкой чая, затем отошла с ней к окну, где стояла Алиса с Чейзом. Алисы уже не было, исчезли и Чейз с Вайнингом. Гизела подумала, что вся троица отправилась к машине Вайнинга, чтобы хлебнуть там что-нибудь покрепче чая. Это вполне в манере Алисы…
Поднеся чашку к губам, она бросила через окно взгляд во двор, к летнему домику, который выглядел таким сиротливым и беззащитным на фоне обнаженных деревьев сада в этот ноябрьский вечер. Ей показалось, что в его смутном интерьере кто-то движется, но она не была в этом уверена, — слишком большое расстояние отделяло ее от дома, по меньшей мере около двухсот метров. И вдруг темно-оранжевое пятно ниже дома, в саду, приковало к себе ее внимание. Она, поставив чашку на стол, вышла через французское окно во двор. Через несколько секунд она уже сбегала по каменным ступеням лестницы в сад.
Алиса Айтчисон лежала на земле, и ее ярко освещали лучи холодного ноябрьского солнца. Голова ее покоилась на последней ступеньке, накрашенные губы выделялись на фоне побелевшего лица кровавым пятном. Слегка наклонясь, чтобы взять ее руку и удостовериться в худшем, она уже знала, была уверена в том, что Алиса мертва.
Она выпрямилась и тут же почувствовала внезапный приступ тошноты. Закружилась голова. Здесь, на этом ветреном месте, она оказалась одна, наедине с трупом женщины. Так как вся школа в эти дни зубрила Еврипида, ей пришли на память его слова: «Какого же ужасного поступка мы вправе ожидать от этого высоко парящего, нераскаявшегося духа, гонимого отчаянием?»
Алиса играла Медею, — этот высоко парящий, не знающий раскаяния дух. Только сегодня днем она сообщила о своем намерении покинуть Бреретон, как женщина, гонимая отчаянием. «Тем лучше», — сказала она. Но ведь это мог быть и просто несчастный случай, пыталась убедить себя Гизела. Так и должно быть. Никто не должен догадываться, что на самом деле это самоубийство. Ведь запросто можно наступить высоким каблуком на подол своей длинной, ползущей по земле юбки. А он разорван. Такая идея становилась вполне вероятной. С ноги спала туфля. Она валялась каблуком вверх, недалеко от тела.