Удар молнии
Шрифт:
Мне повезло. Татьяна была дома. А ведь я даже не удосужился предупредить ее, что подъеду. Могла бы куда-нибудь слиться… Но она открыла на мой звонок, молча прошла следом за мной в комнату и там сразу же чуть не свалила меня с ног известием.
— Вчера повесился Магоматов-старший.
— То есть?.. — Я еще не успел до конца вникнуть в смысл этого сообщения.
— Повесился на крюке от люстры. Чистой воды суицид. Он оставил записку. Винит во всем своего сыночка-бандюгу.
Я с трудом перевел дыхание.
— Кто его обнаружил? И откуда ты знаешь, что он написал?
— Перед тем, как влезть
— Спрашивал про меня? — насторожился я.
— Да. Просил передать, чтобы ты ему позвонил. — Татьяна достала из кармана халата визитку и протянула мне.
— Не сейчас. — Я посмотрел на часы. — О Ларисе что-нибудь есть?
— Ничего.
— У меня есть. Потому и спешу. — Я бросил на стол ключи и пакет. — Это вскроешь сегодня вечером. Если не зайду или не позвоню.
— А во сколько начинается вечер? — как-то очень уж безразлично спросила Татьяна.
— В четыре утра, — не раздумывая, ляпнул я. — Обещай мне, что раньше не сунешь в эти бумаги свой носик. И спрячь их подальше.
— Хорошо. Обещаю, — пробормотала Татьяна. — Слава, пожалуйста, объясни, что творится вокруг?
Я снова посмотрел на часы. Минутная стрелка с жадностью пожирала сектор за сектором.
— Вокруг все свихнулись, милая Таня. Возможно, мы тоже. Извини, мне пора.
Я неуклюже ткнулся губами в ее щеку и поспешил вон из квартиры, сожалея о том, что так буднично попрощался с бывшей женой. Ведь, может быть, я больше ее никогда не увижу. Потому что меня сегодня убьют. Или посадят в «Кресты». Или…
«Да что за бредятина!!! — Я с силой шарахнул кулаком по перилам. Так, чтобы почувствовать боль. — Какого черта я себя заведомо хороню! С чего это вдруг на меня навалилась тупая уверенность в том, что я доживаю свой последний денек? На самом деле все хорошо. Все просто отлично! Все по сценарию. А сборы на кладбище — это лишь проявление небольшого психоза, обычной депрессии. Но сегодня я расцелую Ларису, и все образуется. Жизнь войдет в привычное извилистое русло. С порогами и водопадами, столь любимыми мною. Вот только я больше никогда никого не убью. Пусть Мартин подыскивает для меня работенку почище».
Я быстрой трусцой соскользнул по лестнице, вынырнул из подъезда и нос к носу столкнулся с М. Моисеевой.
— А, Слава! — обрадовалась она. — Здравствуйте. Обождите секундочку.
Под «секундочками» моя соседка подразумевала часы пустой болтовни про грошовую пенсию, про цены на колбасу и про «ворюгу Чубайса».
— Здрась, Марин Анатольевна. — Я прошмыгнул мимо нее. — Нет времени. После. — И чуть не споткнулся. Замер, как вкопанный, уткнувшись взглядом в Рамаза, мирно беседовавшего через открытое окно «Мицубиси» с Алиной. Спиной Рамаз небрежно подпирал «Шевроле Танденберд», совсем не заботясь о том, что измажет грязью длинный светло-бежевый плащ, под которым явно таились какие-то сюрпризы. Нечто вроде АКСУ или, на худой конец, помпового ружья. А зачем, скажите, еще напяливать на себя длинный плащ в погожий июльский денек?
Рамаз заметил меня, радостно улыбнулся и, вытащив из кармана руку, поднял ее в знак приветствия. Блеснул в лучах солнца золотой «болт».
Ну
— Приветствую, Слава. — Рамаз уже направлялся ко мне, на ходу протягивая для пожатияруку. — Побазарить бы. Слышал про Магоматова?
— Да. — Я еще раз посмотрел на часы. Демонстративно посмотрел на часы! И Рамаз меня понял.
— Знаю, спешишь. Твоя красавица мне доложила. Ты не против, если немного покатаюсь с тобой? Базар недолгий. Закончим, я выйду. Мишаня, — он кивнул на «Танденберд», в котором скучал «бритый затылок», — меня подберет.
Очень хотелось ответить: «А на хрена ты мне нужен?» Но я подумал, что вдруг услышу что-нибудь интересное. Да и обострять отношения не хотелось… Распорядился:
— Ладно, садись назад, — и поспешил за руль…
— Славный же хипеж вы в «Катастрофе» устроили! — начал Рамаз, когда я задним ходом начал, выруливать со стоянки. Следом за мной дернулся «Танденберд». — Ты даже не знаешь, не ведаешь, кого там завалили.
Открещиваться от того, что я причастен к бойне на Ленинском, было бессмысленно. Я был обвешан косвенными уликами, как хиппи фенеч-ками. Улики кричали в полный голос: «Это Пив-цов! Это он все устроил!», и я не мог заткнуть им пасть. Все попытки продемонстрировать Ра-мазу свою удивленную рожу — мол, какая может быть связь между мной и «Катастрофой» — показались бы просто смешными. Поэтому я только спросил как можно более безразлично:
— И кого мы там завалили?
— Двое — Хаджи и Мамелюк, он был казначеем в Хаджиевой кодле. Отменная сволочь, не жалко. Впрочем, Хаджи, я так думаю, пока что не помер. Забрали его с собой? Правильно. Попробуйте обменять на девчонку. Только захочет ли кто меняться? Этот стервятник уже всех порядком достал, в том числе и своих корешей. Сдохнет, никто убиваться не станет… Так вот, Слава, двое — Мамелюк и Хаджи. А пятеро — эмиссары Хаттаба! За деньгами сюда прикатили. За боль-ши-и-ими деньгами. А вы их прикончили. — Рамаз скрипуче расхохотался. — Теперь вам звез-дец!
Я про себя отметил, что он ни словом не обмолвился еще про пятерых мертвяков. Простая прислуга, мусор, который не стоит его внимания. Угодили случайно под пули — туда им, дуракам, и дорога! Найдутся другие. Мусора сейчас в России навалом.
— Я так понял, Хаджи работает на себя. Ну, конечно, как ты говорил, отстегивает кое-что в ваш общак. А он…
— Его пацаны, — перебил Рамаз, — собирают со всего Питера денежки для Хаттаба. Со всех правоверных. И попробуй кто-нибудь вякни. Часть денег уходит безналом в Хохляндию и в Болгарию, другая часть вывозится в чемоданах в Грузию и в Дагестан. Что-то, очень даже немало, Хаджи оставляет себе. Кое-что перепадает чиновникам. В основном, тем, что в Москве и на Кавказе… В общем, Хаджи сидит… вернее, сидел на жопе ровно. У него были непонятки лишь со своими. Я все ждал, когда же они его мочканут. А вот ведь, — я увидел в панорамное зеркало, как Рамаз картинно развел руками, — не дождался пока.