Удар током

Яловецкий Вадим Викторович

У Соболева голова шла кругом, ирреальность была такова, что когда в кабинет вернулся генерал с Серебряковым, старший лейтенант решил, что его проверяют на какой-то странный тест, а то и вовсе разыгрывают.

– Ну, что Виктор Сергеевич, ошарашены? Решили, подшучиваем над вами? Давайте свои вопросы, для того вы здесь. Итак?

– Товарищ генерал, если честно, то делаю над собой усилие, чтобы поверить документам. Всё прочитать не успел, но главное понял. Тематика ОЛИБа косвенно связана с фактами, изложенными в досье, но я не понимаю, как я могу использовать этих "туристов" в теме лаборатории?

– Сейчас поясню. У нас в столице, как вы догадываетесь,

имеется специальный отдел по исследованию путешественников во времени, он также изучает непонятные пропажи граждан и их возвращение в отдельных случаях. Добавлю, что эти случаи всесторонне проверены и почти исключают бытовые преступления с исчезновениями условных трупов под водой, в земле или огне. Налицо загадочные, ничем не объяснимые аномалии, которые отдельные учёные связывают с внеземными цивилизациями или попросту инопланетянами. Так вот, мы планируем объединить разработки ОЛИБ с фактическим материалом собранным до настоящего времени столичным филиалом. Добавлю, что "второй турист" из будущего физик-ядерщик и в теоретическом плане будет вам весьма полезен. Но об этом позже. Что мы хотим от вас, Виктор Сергеевич? Есть мнение, что в далёком или не очень будущем, ваши коллеги, создали машину времени и запускают "туристов" в нашу реальность. Кстати, вы знаете, как в будущем называются такие засланные люди? "Попаданцы", от глагола попадать. Так вот, нам нужен специалист который совмещал бы навыки передового учёного и опытного оперативника для работы "на земле". Ваша функция курировать работу с "попаданцами" или "туристами", называйте как вам удобно. Мы не исключаем, что гости из будущего при нашей жизни ещё объявятся и не раз. В особенности темы введёт полковник Серебряков, приказываю обоим всесторонне продумать новые направления, составить план и свои соображения представить на утверждение.

Генерал повернулся к Серебрякову и обронил в его сторону:

– Николай Трофимович, думаю, недели вам хватит?
– И уже обращаясь к Соболеву.
– Вижу вопросов море. Главное я сказал, остальное к полковнику. Ваш начальник знает даже больше чем я. Всё расскажет и пояснит. Будем считать, что вопросы на данный момент отложены. Жду вас обоих через неделю.

Генерал поднялся, офицеры встали. Загадочный хозяин кабинета, о котором Соболев так ничего и не узнал, попрощался с подчинёнными за руку.

7. Наши дни - мемуары Петрушевского

С этого дня у него включились какие-то особые механизмы то ли долговременной, то ли генетической памяти и Петрушевский стал видеть какие-то фрагменты из автобиографии. Первый сон перенёс хозяина в шумный цех к огромному токарному станку, на котором Петрушевский ловко устанавливал заготовку в патрон, отлаженным движением фиксировал её ключом, поджимал задней бабкой, запускал двигатель, поворачивал рукоятки управления, крутил ручку подачи суппорта и подводил резец к будущей фасонной детали. И ведь названия знакомы. Тут же возник долговязый парень в очках.

– Юрка, ты что ли?

– Привет Петруха, давно не виделись. Пиво пойдёшь пить?

Петрушевский проснулся и первое, что пронеслось в голове: realistic dream! Батюшки, а это откуда взялось? Тут Петрушевский осознал, что в памяти стали возникать пока ещё малюсенькие неосознанные до конца воспоминания прошлого - магический реализм. К английскому языку подвела знаменитая фраза Гамлета, прочитанная вчера в эпиграфе к собственным воспоминаниям:

There are more things in heaven and earth, Horatio,

Than are dreamt of in your philosophy.

Петрушевский кинулся вниз, растолкал жену к великому неудовольствию Дуськи:

– Света! Я начал вспоминать, во сне! Что-то про работу на токарном станке, какой-то парень знакомый, Юрка. На английском заговорил, вернее подумал.

– Ну, да. Ещё до армии, ты учился на токаря. Сам мне рассказывал, я могла и не знать, ведь мы познакомились в семьдесят втором

году. А по-английски часто болтал из-за своей рок-музыки, мне объяснял что практикуешься. У нас такая игра была: ты по-английски чего-нибудь вопрошал, а я отвечала на немецком. А Юра, наверно тот самый, который погиб? Слушай, твой лечащий врач предлагал обследоваться в Питере в институте мозга. Может съездим? Не смотри на меня так, я без всяких шуток!

Петрушевский потёр глаза: одолеть весь текст удалось с третьей попытки. Теперь он знал свою непростую биографию от самого себя. Объёмный текст можно было публиковать отдельной книгой. Но мемуары спровоцировали пёструю ленту сновидений, косвенно связанных с прочитанным. Отсюда шли вопросы к самому себе и главный: какого ляда он провалялся в больнице три месяца в коматозном состоянии? Куда делась память? Как жить дальше? Повлиять на прошлое он не мог, но формировать будущее пока по силам. Те сны, что оставались в памяти, по пробуждению, записывал в папке на рабочем столе ноутбука. Света настояла на обследовании, после чего Дмитрий Сергеевич нашёл в Интернете адрес и связался с Институтом мозга человека им. Бехтеревой РАН. Он отослал по электронной почте эпикриз и записался на приём нейрохирургу. Увесистый прейскурант на платные услуги Петрушевскому не понравился:

– Света, на кой нам тратить деньги, первичный осмотр три тысячи, оно нам надо? Голова сейчас в порядке, не болит, подумаешь амнезия, зато почти полная автобиография имеется. Ну обследуют, а дальше что?

– Дима, ты врач? Помнишь, что Илья Давидович говорил: обследоваться обязательно. Ничего, съездим, поговоришь с врачами, а там посмотрим. Откуда мы знаем, что с твоей головой завтра будет? Мозги принадлежат тебе, а ты - мне!

Последний решительный аргумент стал решающим. Дорога от Ландышевки до улицы академика Павлова в Санкт-Петербурге заняла два часа. После осмотра, Петрушевского послали на обследование в лабораторию нейрореабилитации. Заведующая лабораторией, врач-невролог высшей квалификационной категории, доктор медицинских наук, долго читала карту больного, расспрашивала Петрушевского о сновидениях, снимала электроэнцефалограмму, выписала направление на МРТ, одним словом - нудная и тревожная медицинская рутина. Дмитрий Сергеевич злился, поскольку не видел никаких перспектив в умных и непонятных разговорах о выявлении общих закономерностей и особенностей нарушения структурно-функциональных связей ЦНС, энергетического обмена и нейродегенерации. Особенно донимала обязательная процедура утекания денег из скудного домашнего бюджета.

Всё изменилось, когда он приехал в институт на следующий этап обследований. Помимо заведующей лабораторией Лидии Николаевны, в кабинете его ждал пожилой мужчина по возрасту сходному или даже старше Петрушевского. В его взгляде Дмитрий Сергеевич прочитал такой неподдельное внимание, что немного оторопел, возникало впечатление, что их давно и надёжно связывали общие интересы:

– Здравствуйте, здравствуйте, уважаемый Дмитрий Сергеевич! Меня зовут Виктор Сергеевич Соболев. Я представляю исследовательский центр, который занимается подобными больными и феноменами потери памяти. Рассказывайте, что за беда с вами приключилась? Мне Лидия Николаевна поведала в общих чертах, но хотелось бы услышать от вас.

– Здравствуйте, а мы знакомы?

– Ну как вам сказать, мир тесен! Может когда-нибудь и пересекались. А вы, стало быть, ничего не помните?

Петрушевский заново, в очередной раз, начал подробно излагать цепочку событий привёдших его на больничную койку, странных сновидениях после выписки, возвращению памяти, спровоцированной автобиографией, зафиксированной на жёстком диске ноутбука. Соболев наклонил голову и внимательно слушал, во взгляде сквозила доброжелательность, порой вспыхивали искорки каких-то своих внутренних переживаний. Петрушевский это чувствовал, мелькнуло состояние дежавю, словно они давно знакомы с этим красивым человеком, ассоциировавшимся больше с учёным нежели с психотерапевтом.