Удар током

Яловецкий Вадим Викторович

По прибытию, сразу отправились на улицу Матросской тишины,18. Им выделили кабинет заместителя начальника СИЗО по оперативной работе со спецконтингентом. Привели подследственного, майор передал папку с делом для ознакомления, затем привели попаданца. Опер посмотрел на часы и оставил кагэбэшников один на один с Панкратовым.

Напротив сидел человек с бегающими испуганными глазами. Внешность никак не попадала под теорию основоположника криминальной антропологии Ломброзо: мужчина внешне был приятен, выглядел мужественно и должен нравиться особам противоположного пола. Соболев

посмотрел на начальника, тот кивнул.

– Добрый день, Вадим Викторович, мы хотим побеседовать о истории, которая с вами произошла.

– Начальник, подскажи какая история интересует?

– Вашими криминальными “подвигами” занимается уголовный розыск, нам интересно знать про путешествие из будущего. Расскажите со всеми подробностями.

– Чего тут рассказывать, очнулся на вокзале, вижу всё не так, одет по старинке, народ шастает как раньше. Пока озирался, да прикидывал, что к чему, подошли два мента и потребовали документы. Пошарил по карманам, ксивы нет, вот из заграбастали для проверки. Тамошнему начальнику всё как на духу поведал: жил в 18-м году, поехал на дачу к внукам, вдруг вспышка и уже в прошлом. Это сейчас знаю который год, а тогда растерялся, что делать не знаю.

Панкратов почесал за ухом, попросил покурить. Серебряков взял со стола опера пачку “Беломора” и передал вместе со спичками. Соболев, тем временем, достал специальную анкету разработанную в своё время с Петрушевским. Для современников вопросы могли показаться абсурдными и малопонятными, но не для сотрудников ОЛИБ, знавших будущее на десятилетия вперёд.

– Продолжайте, где жили, чем занимались в будущем?

– Ну, как чем? Работал на МЗМА, на сборочном конвейере автомобили “Москвич” собирал. В 2010 году вышел на пенсию. Жена, дочь, двое внуков.

– Опишите быт того времени, нам ведь интересно, как будут жить потомки.

– Ну, это, в 91-м СССР развалился. Капитализм начался. Всё частное, цены увеличились. Ну, дефицита не стало, всё продавалось.

Панкратов замешкался, что-то вспоминая.

– Телефоны переносные появились на радиоволнах. Телевизоры тонкие, всякие электронные штуки, забыл как называются. Я человек старый, шибко новинками не интересовался, дочка в основном. Вспомнил, за границу свободно выезжала, по путёвке.

Серебряков переглянулся с Соболевым и кивнул. Виктор раскрыл папку, заглянул и ошарашил подследственного:

– Скажите, Панкратов, у вас был такой телефон без проводов? Как он назывался?

– Я и говорю, у дочки был, мне зачем? Как назывался не помню.

– Может вспомните название сотового оператора?

– Не, начисто забыл. Говорю, без этого жить можно. Главное продуктов изобилие, дефициты: бери не хочу. Как коммунисты кончились, так из-за кордона автомобили, одежда, бытовая техника хлынула. Только плати. Доллары свободно, джинсы, бери не хочу, не то что нынче, ОБХСС не дремлет, лишь бы срок накрутить.

– Вадим Викторович, я задам совсем простой вопрос, который вы не можете не знать: какого цвета паспорт в будущем?

– Как это, какого? Такой же.

– А кто страной руководит в том времени, Политбюро?

– Ну, да совет какой-то.

–

Последний вопрос, ведь вы москвич. Скажите, как назывался в будущем проспект Максима Горького, а точнее её часть?

– Да хрен его знает, я что должен всё помнить. Жили тихо, никого не трогали. Власть сменилась и ладно. Пенсия хорошая, 250 рублей.

– Кстати о деньгах, не помните, сколько буханка хлеба стоила?

– Начальники, чего пытаете? Говорю, память плохая. Вертайте в хату, устал я.

В разговор вновь вступил Серебряков. Лицо его изменилось: выражение из доброжелательного и располагающего к откровенному разговору, сделалось холодным и каменным. Глаза сверлили никчёмного человечка. Панкратов сжался, чуйка у рецидивиста хорошая, понял - предварительная беседа кончила, сейчас его будут потрошить. И не ошибся.

– Слушай сюда, мокрушник, хватит “толкать фуфло” (обманывать). Будешь в “хате на шконке шмуракам лепить” (в камере на нарах соплякам врать). Мне не надо. Теперь понятно?

Панкратов и Соболев уставились на полковника. Соболев с удивлением к такому глубокому знанию тюремного арго, зек, наоборот, уважительно с пониманием. Серебряков выдержал паузу и продолжил:

– Мы из Конторы и возможности у нас большие. Для начала договоримся, чтобы перевели тебя в пресс-хату. Люди с тобой побеседуют, всё вспомнишь. Договоримся с судьёй, “за жмуриков лоб зелёнкой намажут” (за убитых приговорят к расстрелу). Выбирай: рассказываешь откуда “верхушек нахватался” (узнал) про будущее, на “луну не отправишься” (не расстреляют), получишь свою пятнашку. Другого базара не будет, решай сейчас!

Из Панкратова словно выпустили воздух, он как-то сжался, плечи опустились, на лбу испарина. Серебряков, с его прошлым опытом работы, где доводилось не только вести интеллигентные и умные беседы с агентами разведок, но иногда жёстко ломать спецконтингент, был весьма убедителен.

– Понял, понял, начальник. Сказали бы, что конторские, я думал, за мои дела домогаться станете. Всё расскажу.

– Слушаю, - Серебряков поправил галстук, - как на духу, понял.

– Значит так. После мокрухи я в бега подался, это летом 66-го. Свои грехи описывать не стану, сами знаете.

Серебряков кивнул и выразительно постучал по папке с уголовным делом, продолжай дальше.

– Двинул в Вашкинский район, в село Липин Бор к корешу по первой ходке. Соседи сказали, что приземлили Федьку заново. Куда податься? Сунулся в артель на заготовку ягод. По ходу встретился с мужиком, типа лесника. У того свой дом и хозяйство в глухомани. Напросился в помощники, мол гол как сокол, все родные умерли, ни кола ни двора. Готов на любую работу. Тот согласился, вдвоём веселей. Так и “гасился” (прятался). Однажды он и поведал мне, что раньше жил в будущем, под самогонку описывал житие-бытие. Как там оказался молчал, сколько не выспрашивал. Баб не было, он обходился, а я бегал изредка в село, тамошние девки меня знали. Через три года, решил, пора. Выполз из под коряги и в Москву намылился, да не свезло, чуханулся (попался), ну и наболтал, что из будущего. Авось проканает и закроют в дурку, там и до воли недолго.