Удары шпаги господина де ла Герш, или Против всех, вопреки всем
Шрифт:
– Так вы полагаете, что Густав-Адольф, этот король, которому вы посвятили свою жизнь, не придет на помощь городу, который так предан ему?
– Ах! Так вы полагаете, что Магдебург не будет спасен?
– спросил де ла Герш, который побледнел.
– Магдебург не будет ничей, не будь я там, кто я есть.
Мосье де Парделан сделал усилие, чтобы подняться и взять оружие, но страшная боль заставила его рухнуть в кресло и застонать.
– Вот несчастье!
– произнес он, - один лишь отец мог им пожать руки, но этот отец сейчас ничего не
– Вы ошибаетесь, маркиз, - сказал Арман-Луи, - мадемуазель де Сувини и мадемуазель де Парделан, которым я предан душой и телом, не будут покинуты, не смотря ни то, что годы и болезнь не дают вам действовать: разве нас здесь нет, Шофонтена и меня?
– Да, мы здесь!
– воскликнул Рено, - и мы докажем вам это.
Взволнованный мосье де Парделан пожал им руки.
– Как! Вы отправляетесь в путь?
– спросил он отважных воинов.
– Вы можете в нас не сомневаться, - ответил де ла Герш.
– Через час мы покинем лагерь. Я прошу у вас разрешения увидеть короля; быть может, он передаст какие-либо указания коменданту Магдебурга.
– Я не уверен, спасем ли мы город, - произнес Рено, - помощь двух человек это не так уж много; но пока мы живы, не думайте о том, что вы потеряете мадемуазель де Сувини и мадемуазель де Парделан.
– Вот слова, которые я никогда не забуду!
– воскликнул маркиз.
Он заключил в объятия молодых людей и долго прижимал их к своему сердцу.
Выйдя из шатра мосье де Парделан, они увидели Каркефу. Тот чистил шпагу рукавом своего кожаного плаща.
– Мосье, - обратился он к Шофонтену, - у меня длинные уши. Я слышу даже тогда, когда не слушаю... Почему вы только что говорили с мосье де Парделаном о помощи двух человек? А меня вы не считаете? Или на ваш взгляд я не подходящий воин? Можно быть трусом от рождения, трусом по характеру и по убеждению, но это не мешает быть храбрым в чрезвычайных обстоятельствах. Я докажу вам это, когда мы будем под стенами Магдебурга. Разрешите мне пойти с вами, вы не пожалеете!
Арман-Луи, оставив Рено заботу о последних приготовлениях к отъезду отправился к королю. Его славное имя открывало передним все двери. Он нашел рядом с королем герцога Франсуа-Альберта, рассматривающего планы и карты, разложенные на столе.
Увидев саксонца, он вспомнил наставления Маргариты. На приветливую улыбку герцога он ответил холодным приветствием; при этом громко заявив:
– Я пришел сюда не по делам службы, меня привел к вам личный интерес. Могу я надеяться, что Ваше Величество уделит мне немного внимания?
Герцог нахмурил брови.
– Я не хочу никого смущать, - недовольно произнес он, - поэтому я ухожу!
Арман-Луи молча поклонился и Франсуа-Альберт вышел.
– Ах! Вы не любите бедного герцога!
– воскликнул король.
– А вы, сир, вы слишком его любите!
– отвечал Арман-Луи.
Король повысил голос:
– Если бы эти слова я слышал не из дружеских уст, я бы ответил вам, что я волен в своих привязанностях!
– Есть один человек, которого
Король вздрогнул.
– О! Маргарита вам все рассказала!
– воскликнул он.
– Я знал об этом. Он ей внушал ужас. Никто вокруг его не любит, этого бедного герцога, но это мой друг детства; однажды я его жестоко обидел...
– Думаете, сир, что я забыл об этом?
– Достаточно, что я помню об этом и не могу себе этого простить! О! Мой долг состоит в том, чтобы как можно скорее стереть следы этого проступка!
Густав-Адольф прошелся по комнате, которую только что покинул Франсуа-Альберт.
– Что привело вас сюда, что-нибудь случилось?
– продолжил он тут же.
Арман-Луи понял, что нужно перевести тему разговора.
– Мадемуазель де Сувини в Магдебурге, - продолжил он, - дипломат в это время поддерживает идею войны; имперские отряды под командованием Торкато Конти не сидят в деревне, а движутся во всех направлениях; мое присутствие здесь бессмысленно, я направляюсь в Магдебург!
– В Магдебург!
– воскликнул Густав-Адольф, - а могу я отправиться туда вместе с вами?
– А не имеете ли вы что-либо передать Тьерри Фалькенбергу, Ваше Величество?
– Передайте ему, пусть держится в любых обстоятельствах и сражаться до последней пули, пусть защищает каждый клочок земли, пусть умрет, если потребуется; слово Густава-Адольфа, что я сделаю все, что в моих силах, чтобы помочь ему.
– Это все?
– Все! Да, скажите ему, что если выборщик Бранденбурга не задержит меня здесь, вы придете на помощь вместе со мной! Решительным жестом король смял планы и карты, разложенные на столе.
– Если бы Жорж-Гийом не был бы отцом Элеоноры, - продолжал Густав-Адольф глухим голосом, - не прошло бы и шести недель, как от Шпандау не осталось бы камня на камне, и мои всадники уже бы организовали пикеты на улицах Бранденбурга. Арман-Луи уже направлялся к двери со словами: "Извините меня, сир, у меня совсем нет времени, я ухожу.
– Итак, счастливого пути, - отвечал король, пожимая ему руку.
– Вы самый счастливый из всех нас.
– Я попросил бы вас об одном одолжении, - добавил Арман-Луи.
– Ваше Величество, вы один в курсе того, куда я отправляюсь. Постарайтесь никому об этом не говорить!
– Особенно герцогу Левенбургу, не так ли?
– отвечал король с улыбкой.
– Ему особенно.
– Ваши дела - это ваши дела, я, в свою очередь буду молчать, - ответил Густав-Адольф с оттенком досады.
Выйдя из покоев короля, Арман-Луи не нашел уже в галерее Франсуа-Альберта, но зато там он встретил Арнольда де Браэ.
– О!
– воскликнул он, направляясь к нему, - как приятно увидеть лицо друга там, где ожидаешь увидеть врага... Это двойная удача!
И увлекая Арнольда к окну, тихо спросил у него: