Удивительная жизнь Эрнесто Че
Шрифт:
О себе Нелли говорила мало. Если Йозеф задавал вопросы о работе, она никогда не рассуждала о театре, Чехове, Брехте или каком-нибудь другом драматурге, но только и исключительно о Мате – точности его художнического восприятия, его человечности, энтузиазме, высокой культуре, энергии, простоте, чувстве юмора и пылкости. Однажды Йозеф спросил, не было ли у них с Мате романа, и Нелли ответила, скорчив забавную рожицу:
– Нет, нет и еще раз нет! Мате потрясающий человек! Абсолютно честный. Он очень тебя любит.
– А с Кристиной у него какие отношения?
– Мужчины задают слишком много вопросов.
Нелли
– Ты друг Мориса, вот и объясни ему, в чем он был не прав, Кристина этого делать не станет.
Дважды в месяц шеф Мориса отправлял его по делам в Оран или Константину, поездки были не слишком увлекательными, но полезными.
В его отсутствие они проводили вечера втроем, и Йозеф становился центром внимания. Обычно никто (совсем никто!) не расспрашивал его о работе, а если он вдруг сам о чем-нибудь упоминал, они в ответ кивали, восхищенно бросали: «Ну надо же!» – поздравляли его с успехом, подбадривали.
Поначалу Йозефа задевало такое отношение Нелли, но Кристина вела себя иначе: она задавала вопросы, требовала объяснений и уточнений насчет всех тех ужасных болезней, с которыми боролся доктор Каплан. Она хотела, чтобы он описывал симптомы и течение болезни, и не изображала кисейную барышню, услышав «неаппетитные» детали.
А Нелли только возмущалась:
– Прекратите обсуждать эти ужасы! Хотя бы за столом…
Кристина была не их тех, кто подчиняется чужим желаниям. Никто (и уж тем более Нелли) не мог сбить ее с мысли, и она продолжала расспросы с въедливой дотошностью летописца:
– Так как же вам удалось выявить роль собачьего клеща в передаче кожного лейшманиоза?
Встреча Нового, 1939 года вышла особенной. Нелли будущее страшило, Йозеф возлагал на него особые надежды.
Он твердо решил, что 39-й станет годом великих свершений, лучшим в его жизни. Никто не помнил, откуда взялась эта идея, она просто распространилась в воздухе, как дурманящий аромат конца мира. Все почувствовали, что песочные часы перевернулись и скоро произойдет взрыв, всем хотелось веселиться – вместе, здесь и сейчас, чтобы потом говорить: «Мы хотя бы были счастливы!»
Само собой разумелось, что ужинать они будут у Падовани. Места в ресторане могли достаться только постоянным клиентам, но и их оказалось слишком много – куда же без родственников и друзей друзей! – и Падовани отказывал каждому четвертому. Его жена сорвала голос, объясняя, что в зале двести шестьдесят мест и, даже если сдвинуть столы, сесть смогут всего триста десять человек.
Народу все равно пришло больше, и Падовани пришлось пожертвовать танцполом: на улице было слишком холодно, чтобы накрывать на террасе. Столы стояли так тесно, что официанткам приходилось проявлять чудеса ловкости, тарелки с едой передавали по рукам, а заказы повисали в воздухе. Из бара исчезло множество бутылок – иначе половина гостей так и не выпила бы за Новый год. Супруги Падовани поскандалили: она кричала, что это его вина, он орал еще громче, пытаясь объяснить, что обстоятельства бывают сильнее человека.
Оркестр тихонько наигрывал мелодии – их все равно никто не слышал.
Мате и его новая подружка, Кристина и все актеры труппы занимали свой обычный
– Когда Йозефа К. арестовывают, он остается свободным человеком. На допросе его не обвиняют, он не защищается, а критикует систему. Процесс идет в квартире некоего судебного служителя, где его жена предается любви со студентом. Все это лишено смысла, подобные повороты сюжета лишают текст силы повседневности. Иррациональной и непознаваемой должна быть именно реальность.
– Но ведь в фашистских странах все так и происходит, – возразил Мате.
– Нельзя считать тексты Кафки метафорическими. Он пребывает в небытии, в оторванном от действительности мире, а фашисты отрицают права человека.
– Хватит, надоело! Может, хоть в новогоднюю ночь поговорим о чем-нибудь повеселее? – капризно протянула Нелли.
Йозеф не без труда отодвинул стул, влез на стол, схватил Нелли за руку и втащил ее следом. Он лавировал между тарелками, не обращая внимания на возмущенные возгласы, опрокинул несколько бокалов, извинился и попросил одного из актеров открыть окно. В зал ворвался порыв ледяного ветра. Йозеф вскочил на подоконник, помог влезть Нелли, и они спрыгнули на пустую террасу, смешно размахивая руками. Наступила тишина, оркестр, как по команде невидимого дирижера, заиграл громче, изумленные посетители прилипли к окнам, а Йозеф закружил Нелли в танце под мелодию «Когда прогуливаешься у края воды» [68] . Атласно-черная морская гладь сливалась с темным бархатом неба, скрывшего от людей звезды и луну. Нелли не попадала в ритм, сбивалась с шага, и Йозеф шепнул:
68
Песня в исполнении Ж. Габена из фильма «Славная компания» Ж. Дювивье (1936).
– Закрой глаза.
Она послушалась, позволила ему вести, они кружились, кружились, и это было почти счастье. Дюжина пар, накинув пальто, присоединилась к ним на импровизированной танцплощадке, Морис тянул за руку упирающуюся Кристину, она не хотела идти, он настаивал:
– Ну же, давай, это важно.
Они стояли лицом к лицу в кругу танцующих, а потом Морис вдруг упал на колени, раскинул руки и произнес торжественным тоном:
– Дорогая Кристина, я имею честь просить твоей руки.
Она не сразу поняла смысл сказанного, потом губы у нее задрожали, Морис нервным жестом вытащил из кармана красную коробочку, открыл ее и протянул Кристине:
– Это тебе, любимая. Бриллиант в честь помолвки.
– Ты рехнулся!
Она отшвырнула коробочку тыльной стороной ладони, кольцо вылетело, сделало мертвую петлю и приземлилось среди леса ног оторопевших зрителей. Кристина вернулась в зал. Морис хотел было догнать ее, но передумал, сгруппировался, как регбист-полузащитник, и кинулся на поиски отвергнутого сокровища. На его счастье, среди присутствующих нашлась честная алжирская девица, она подняла кольцо, протянула его на ладони Морису, а когда тот хотел забрать его, сжала кулачок и шепнула проникновенным тоном: