Удивительные метаморфозы бытия Аркадия Серошейкина
Шрифт:
Лида растерялась от странного замечания и, кажется, покраснела, но ничего не сказала. Аркадий тоже молчал. Теперь, предавшись высшей силе рокового случая, Серошейкин ждал, чем этот случай для него обернется.
– Глотать больно? – доктор встал и приблизился к больному.
Аркадий кивнул головой.
– А говорить?
В этот момент пострадавший сам смотрел на него с таким врачебным любопытством, отчего доктор подумал: «Этот человек с причудами». А чудаков он повидал на своем медицинском веку много.
– Сейчас поставим капельницу, утром сделаем фиброгастроскопию. Ну, а там по результатам посмотрим, – проинструктировал доктор и громко выкрикнул, – Ира-а!
Через
Лида и Аркадий следовали по коридору за утиной походкой медсестры, которая завела их в унылую палату с раздражающе гудящей лампой, молча указала на койку у окна и тут же ушла, оставив ненадолго недоумевающую пару. К приятному удивлению поступившего, палата оказалась полупустой. Один из ее насельников спал, накрывшись с головой одеялом. Второй, лежа на боку и подперев рукой голову, смотрел в телефон, который мерцающим подмигиванием подсвечивал сосредоточенное лицо. Ира вернулась с аляпистым комплектом постельного белья под мышкой и железным штативом в руках. Белье медсестра вручила Лиде, чтобы она застелила постель и снова исчезла. Лида развернула выцветшую простынь, накрыла ею жесткий матрас. Аркадий старался помочь и неумело надевал наволочку. Оба молчали. Справившись с заданием, они сели на кровать. В их позах обозначилась робость, будто они впервые были рядом друг с другом, как на первом свидании. Лида сжала руку Аркадия и посмотрела на мужа. Ее серые глаза улыбались, а рот поджал пухлую нижнюю губу, отчего лицо обрело выражение, которое говорило, что все будет хорошо и вместе они справятся. Серошейкин ответил мягкой улыбкой согласия. Дальше Лида продолжала словесно объяснять, какие вещи собрала в сумку. Он благодарно улыбался, нежно поцеловав Лиду в нос. Совсем скоро вернулась медсестра с небольшой пластиковой корзинкой, в которой лежали медикаменты и мягкие пакеты с прозрачной жидкостью.
– Сначала укол, – скомандовала медсестра.
Серошейкин растянулся на кровати и второй раз за вечер ощутил жалящий укус шприца. Теперь на очереди была рука. Толстой занозой игла вошла в вену. Аркадий наблюдал как капельки бесцветной жидкости срываются в пропасть тоненькой трубочки.
– Лид, ты езжай домой, – выдавил из себя Серошейкин, удивляясь неожиданной трудности произношения, словно неведомый предмет, застрявший глубоко в горле, мешал разговаривать. – Ты же устала после работы. Да и я устал, может, усну.
Только после слов Аркадия Лида заметила свою измотанность. Ей захотелось уже никуда не ехать, а лечь здесь, рядом и уснуть. На секунду Лида поверила в возможность остаться в палате на ночь и огляделась. Вокруг оставалось два пустых места. Однако эта мысль показалась ей глупостью.
– Хорошо, я поеду. Но завтра? Завтра не знаю, смогу ли приехать, ведь я буду на работе до вечера.
– Не переживай, – Серошейкин моргнул обоими глазами. Чеширская улыбка мимолетно расплылась на его лице.
Лида коротко поцеловала Аркадия со словами: «Поправляйся».
Совсем скоро Аркадий почувствовал, как тяжелыми объятиями тело охватывает сон, а сознание, необремененное физической оболочкой, стремиться в неизвестность.
Его увозила эскалаторная дорога вдоль
Под арками раскидистых ветвей самое вкусное чаепитие с нежными лепестками цветов каштана, которые Аркадий срывал и опускал в чашку. Ее тепло обжигающе согревало руки. На улице вьюжила зима, в окне были видны холмистые сугробы. Там, среди них, стояла Лида и ее пшеничные волосы теперь стали белыми как снег. Она безмолвно открывала рот, но потом из него вырвался крик мужского голоса: «Сестра, капельница!»
Еще не успев понять, в чем дело, Серошейкин увидел над собой знакомое лицо медсестры. Ее руки уже вынимали толстую иголку. Ира напомнила, чтобы завтра Аркадий ничего не пил и тем более не ел пред ФГС, на что он понимающе покивал. Вырванный из сна, Аркадий хотел, как можно быстрее вернуться обратно и поддался этому желанию. Но грезилось ему уже что-то другое.
По обыкновению, Серошейкин проснулся, когда солнце еще дремало и на улице было сумеречно. Он искренне радовался, что его сопалатники еще спят, а значит, не придется ни с кем разговаривать, потому что всякий раз, когда Аркадию приходилось с кем-то общаться, он испытывал волнение и неловкость, как будто был в чем-то виноват перед собеседником и всеми силами стремился избегать этого чувства.
С детства он вел жизнь рака-отшельника, понимая, что не вписывается ни в какие компании, поэтому проводил большинство времени в одиночестве, часами пропадая на чердаке с какой-нибудь книгой по истории, похищенной на время с маминой полки. Если выбранный источник знаний оказывался неинтересным, то Аркадий незамедлительно закрывал учебник и отправлялся на поиски, и изучение чердачных раритетов, которых здесь было предостаточно. За этими занятиями Серошейкин проводил три сезона в году и лишь зимой сидел безвылазно в доме, скучая по своей крыше.
Конечно, в его жизни случались знакомства, которые перерастали в подобие дружбы, но длились недолго и заканчивались одинаково. Для Серошейкина это обстоятельство было необъяснимым, почти мистическим. Всем хорошим приятельским отношениям Аркадия судьба готовила роковой исход. Так случилось с его однокашником, единственным человеком, с которым Серошейкин чувствовал себя непринужденно и спокойно. Несмотря на разницу взглядов, образа жизни, общие темы, схожее чувство юмора делали каждого интересным собеседником друг для друга. Их общение продолжилось и после окончания университета, которое заключалось главным образом в периодических посиделках в гараже друга, где у того была мастерская по изготовлению рыболовных приманок.
Однажды, набрав знакомый телефонный номер, Аркадий непривычно услышал женский голос: «Абонент вне зоны доступа». Через пару дней он повторил звонок, так на протяжении месяцев в трубке талдычили только одну фразу. Электронная почта молчаливо оправдывалась краткой формулировкой: «Письмо отправлено», а соцсети не выдавали ни одного похожего на искомого человека. Серошейкину даже стали сниться навязчивые сны, в которых он встречал однокурсника и расспрашивал его о делах, но больше рассказывал сам о том, что он стал сниться ему. Тот в ответ непринужденно пожимал плечами, мол, не виноват, жизнь такая.